Тексты пьес

Новая жизнь предполагает расставание с прошлой. Но прошлое не отмирает само собой, ему недостаточно махнуть ручкой. В этом временном понятии у меня был сложный, многозначный роман, у Леши — семья. Мне было проще выдержать мучительное объяснение. Леше предстояло оставить жену, в высшей степени достойную женщину, и четырехлетнюю дочку, которую он нежно любил. (Как, впрочем, и продолжал любить, а также внука, ставшего блестящим специалистом.)
Правда, тот первый брак, в силу обстоятельств ему предшествующих, о которых не хочу говорить, не был безоблачным. И тем не менее… Так  или иначе, Леша сказал о своем уходе сразу после нашего возвращения в Москву.
И немедленно в парторганизацию «Огонька» «  поступил сигнал об аморальном поведении сотрудника. «Огоньковцы» поначалу решили сделать вид, что ничего криминального не произошло. Однако «сигналы» в виде анонимных писем стали поступать в партком «Правды», по партийной иерархии ведающей нашим журналом.
Предложение, адресованное Леше «правдинским» парткомом, было лаконично:
— Вам придется сделать выбор между партией и Шерговой.
И он сказал:
— Я уже сделал свой выбор.
Увы, сегодняшние сверстники нас, тогдашних, даже отдаленно не могут оценить мужества, проявленного Лешей. Тогда для любого человека, не говоря уж о «работнике идеологического фронта», исключение из партии означало моральную смерть, зачеркнутость всей последующей жизни. Мы приняли эту перспективу.
И все-таки наши коллеги в «Огоньке» оказались сердобольнее «правдистов». Леше дали строгий выговор. Исключения из партии требовал лишь один моралист, про которого в редакции ходила шуточка: лежа в постели с очередной любовницей, он отбивает депешу жене: «Но люблю только тебя».
Что и говорить, «строгач» был благом по сравнению с исключением, но сопровождался он увольнением с работы. Меня в редакции оставили, за что я и по сию пору благодарна тогдашнему главному редактору «Огонька» Алексею Александровичу Суркову.
Удивительная личность был наш главный! Весьма средний, хотя и популярный поэт, он был блестящим оратором, заставлявшим аудиторию то рыдать, то покатываться со смеху; деревенский паренек, он был всесторонне образован. Но что особенно важно, типичный продукт эпохи, Сурков при этом был тверд в вопросах высшей морали. Так, во времена борьбы с «космополитизмом» ЦК партии потребовал от Суркова увольнения всех евреев. На что он сказал: «Я тридцать лет в партии, она меня юдофобству не учила». (Хотя именно партия и была автором антисемитской затеи.) И не уволил ни одного человека.
Тогда ни один главный редактор (за исключением, кажется, Бориса Полевого) не позволил себе такой смелости, которая могла обернуться для самого Суркова любыми неприятностями.
Итак. Что же получили мы в качестве «свадебного» подарка? Жить негде. Разве что в маленькой комнатушке моих родителей в коммуналке. Я с нерегулярными заработками: мне разрешили печататься в «Огоньке», но только за гонорары, без зарплаты. (Помню, как уже год спустя я на восьмом месяце беременности лезла в шахту, чтобы сварганить какой-то очерк.)
Но самое безвыходное — Лешина безработица. Полная безнадега, ведь в придачу к «строгачу» муж мой был обременен «пятым пунктом». Попросту был евреем. А так как имя, и фамилия, и внешность этого обстоятельства не изобличали, в десятках редакций и учреждений повторялась одна и та же драматургия.
Кадровик: «О, какие данные: стаж, фронт, ордена! Приходите завтра, будем оформлять». Назавтра выяснялось, что место занято. Или: «С партийным выговором принять не можем». Поначалу « Леша подрабатывал так называемой «негритянской» работой. Это когда пишешь за кого-то, а тот ^ тебе отслюнит процентов эдак пятнадцать-двадцать гонорара. Но потом власти припугнули литераторов разоблачением, и предложения закончились.
На работу не по специальности тоже не брали. Нетрудно представить, что испытывал молодой, полный сил мужик, фронтовик, тяжело раненный на войне. Но ни разу он не омрачил нашей жизни причитаниями, сетованием на судьбу, раскаянием в содеянном. И ни разу мне даже не пришло в голову попечалиться о том, как непросто нам жить. Главным правилом было: если из-под двери сочится тоненькая струйка света — ныряй в нее, если в драматической ситуации возник забавный поворот сюжета, он-то и должен дать смысл происходящему.
Скажем, вереница анонимок в партком долго не обнаруживала имя отправителя. Мы ломали голову — кто? Обычно подобная деятельность была привилегией обиженных жен. Но абсолютная порядочность Лешиной супруги априорно отвергала даже возможность подозрений. Некоторые детали излагаемого в посланиях, правда, давали возможность заподозрить одного из моих поклонников. Но! Какие доказательства? К тому же упомянутый персонаж продолжал наносить нам дружеские визиты. Пришел в очередной раз. Леша был в ванной.
— Где Леша? — осведомился посетитель.
— Ах, — горестно вздохнула я, — он оказался
грязным человеком, нам пришлось расстаться.
Мешая победный энтузиазм с тихой доверительностью, тот потупил очи и сказал:
— Галя, мне не хотелось вас огорчать, но я всегда знал это.
— Но я верю — он станет чище!
— Нет, дорогая, нет, он слишком погряз в своих грязных делишках.
На мою повторную реплику: «Но я верю!» вошел Леша с головой, обмотанной полотенцем, и я прошептала: «Вот видите, я была права!»
Визит друга, мгновенно прервавшись, оказался последним. А смеха нам хватило надолго.
Или вот еще. Мы вожделенно ждали момента, когда может встать вопрос о снятии партвыговора. Все-таки вдруг полегчает с работой! По прошествии года «огоньковцы» решили обсудить нашу участь.
Об эту пору я была сильно беременна. Настолько сильно, что давала основания заподозрить — вынашиваю тройню. И вообще, сменив молодую стройность на монументальность скифской бабы, входила в проемы (включая, по-моему, и дворовые арки), заслоняя собой пространство Деталь немаловажная.
Точно такое же зрелище являла собой моя лучшая подруга Наташа Колчинская. А мы вместе? Впечатляет?
Однажды Колчинские пригласили нас в консерваторию, я откликнулась: «Здорово! Я так давно не была в родимом Большом зале!» Леша: «Нет, нет, я, вообще, насчет серьезной музыки не спец».
Марк Колчинский привел двух вышеописанных сильфид один. Под вопрошающие, недоумевающие и порицающие взоры постоянных посетителей Большого зала. Там публика была постоянной.
Повел-то повел, но месть затаил.
За неделю до обсуждения на партбюро Лешиного дела мы с Колчинскими пошли прогуляться по Арбату, там публика тоже, в основном, была постоянная, знакомая. И Марк исчез. Исчез, оставив Лешу зажатым меж двух слоновьих животов.
Откуда ни возыр!сь, навстречу член партбюро «Огонька». Потрясенный зрелищем, он, рассеянно кивнув, шмыгнул в толпу. Назавтра редакция вибрировала: у Юровского-то дубль-аморалка! О таком еще не слыхивали!
Вопрос о снятии выговора был заменен на снятие вопроса с повестки дня.
Обидно? Ну, ясное дело, обидно. А мы веселились.
Впрочем, прошли мы и через времена, когда совсем уж было не до веселья. Страшные времена. С пиком — начало 1953 года. Грянуло «дело врачей».
Для читателей помоложе объясняю. В один прекрасный день советская общественность была потрясена зловещим сообщением в «Правде».
Группа врачей, в основном евреев, давно и планомерно занималась отравительством членов правительства, руководителей партии, выдающихся деятелей Советского государства. Свои сети «убийцы в белых халатах» расставили всюду, и простые граждане тоже оказались под коварной угрозой. Так было объявлено.
Всенародный гнев, по замыслу авторов задумки, благословленных Сталиным, должен был не только смести с лица Родины выродков-медиков, но и, вообще, победно продолжить дело Третьего рейха по уничтожению зловредной нации.
Нам беда дышала в лицо особенно жарко: комната родителей располагалась в доме Минздрава, где жили только врачи. Увольнения, аресты шли ежедневно. Наш подъезд сотрясался от топота ночных визитеров. Думаю, отца и маму спасло только то, что были они хоть и прекрасными врачами, но рядовыми. Брали тех, кто покрупней в должностном отношении. До моих очередь не успела дойти.
А вот о том, что уже сформированы товарные эшелоны для вывозки всех евреев в отдаленные, необжитые края Сибири, говорили со всей определенностью. Как выяснилось позднее, так и было. И тогда я пошла в милицию и попросила обменять мне паспорт. В графе «национальность» вместо «русская» мне написали «еврейка».
Мой русский паспорт не был ни фальшивкой, ни ошибкой паспортиста. У него была своя история.
Здесь сделаю отступление. Мне давно хотелось описать некоторые удивительные подробности из жизни моего рода, тем более что ничего похожего я в литературе не встречала. И так как вряд ли мне еще представится удачная возможность, воспользуюсь ею сейчас в этой книжке.
Мои предки с незапамятных времен жили в Сибири. Загадочная страна, зеленая медведица, давшая в своей таежной обители приют многим отторгнутом и гонимым. В ее чащобах, на ее сопках издавна селилась всяка «ересь». Ссыльные политические, фанатики религиозных сект. Очень обширной была секта «субботников» — исконно русских людей, исповедовавших иудаизм.
Странное это было племя. Помню жену отцовского брата, белобрысую деревенскую деваху, из всей людской премудрости знавшую лишь предписания Торы.
Да, браки «субботников» с евреями разрешались. Потому обе мои бабки, а они тоже были из «субботников», вышли замуж за моих дедов-иудеев. Хотя за чистоту и их крови не поручусь: в Сибири в те времена исконных евреев было не так уж много. Дед по линии отца заурядно торговал и, видимо, как личность особого внимания не требует. А вот мамин отец…

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44