Тексты пьес

До чего же изменчивы лица событий и стран! Кто бы мог подумать тогда, в годы войны, когда Штаты были по отношению к России одной большой Филадельфией (что значит в переводе «Город братской любви»), что пройдет-то всего ничего лет и комиссия Маккарти будет предавать анафеме и остракизму за лояльность к Советскому Союзу тех самых американских кинематографистов, что приносили Калатозову любовь своих сограждан!
Да, оттого калатозовское ведомство «Совэкспорт-фильм» прочно являло собой звездный небосклон
Изысканное общество требует изысканного приема. Изыски, как понятно, дороги. Военный бюджет, даже для загранпредставительств, был суров и скуден. А грузинско-щедрая, к тому же романтическая, душа Калатозова не могла смириться с тем, чтобы на приемах выставить несколько заурядных бутылок водки. И он нашел решение.
Были закуплены дыни, у представительского врача конфисковали чистейший спирт и несколько медицинских шприцов. Людской состав представительства был брошен на проведение дыням спиртовых инъекций. Хмельные фрукты, картинно препарированные, украсили столы на первом же приеме.
Надо сказать, что на лицах звездных гостей, не обнаруживших в сервировке знаменитых армянских коньяков, и вообще ничего спиртного, изобразилось нескрываемое разочарование. Да и угощения было не густо. Пришлось налегать на дыни.
А через полчаса хмельная компания уже гудела вовсю и требовала раскрытия секрета загадочных плодов.
С тех пор инъекцированные дыни получили титул «Коктейль по-калатозовски» и стали популярнейшим деликатесом в голливудских домах.
Но на этом необычайности не кончились.
Однажды Михаил Константинович давал в представительстве очередной прием. Список гостей, как обычно, смахивал на страницы из справочника «Ху из ху» или киноэнциклопедии. Когда прием закончился, хозяин предложил двум «самым любимым» гостям отвезти их домой самостоятельно.
— Поверьте, я хороший водитель, — сказал он им.
Что правда, то правда. Водителем Михаил Константинович был отменным, даже в молодости работал профессионально. Да и авторитет его в автоделах был непререкаем. Помню, как я сменила престижную «Волгу» на маленькие, хрупкие, безвестные тогда «Жигули», узнав, что «сам» Калатозов пересел на них.
Так вот. Знаменитый наш шофер выехал из двора представительства, имея на борту — кого бы вы думали? — Чарли Чаплина и Бет Девис. Ни больше, ни меньше.
Однако присказка про «старуху» и «проруху» не даром возникла. Разворачиваясь задом, Калатозов сбил полицейского мотоциклиста.
Размеры бедствия (сбить полицейского!) можете себе представить, услышав, как великие Чаплин и Девис прошелестели хором: «Это катастрофа!» К счастью, полисмен оказался жив, и экипаж лимизуна с ужасом ожидал свидания с ним, замерев в машине, так как выходить было не положено по правилам.
Полицейский же, рыжий гигант-ирландец, не торопился. Он вынул               откуда-то набор щеток, долго и тщательно чистил мундир, обувь и, только произведя положенную процедуру, приблизился и заглянул внутрь машины. Не узнать пассажиров было невозможно. Он, конечно, узнал, но виду не подал.
Бет Девис адресовала ему лучшую из своих киноулыбок. Ноль эмоций.
Чаплин сказал искательно: «Хотите, сэр, мы прямо тут сыграем для вас               что-нибудь?»
Полицейский поднял глаза на великого лицедея, но вновь «на челе его высоком не отразилось ничего».
— Ваши права, сэр! — без интонаций сказал он Калатозову.
Как рассказывал мне Михаил Константинович, доставая права, он волновался больше, чем в минуты артобстрелов на войне. Ведь он прекрасно понимал, что помимо американских кар его ждут родные, советские. А какими они могли быть, нам, жителям тех времен, известно.
Полицейский взял документ и погрузился в его изучение. Казалось, прошел час, хотя и длилось-то это минуту-другую. Наконец спросил:
Это что — русские права?
Да, — обреченно ответил Калатозов.
И где вы их получили? 1942-год получения?
В Ленинграде, — еще тише сказал наш водитель.
И тут произошло невероятное: гигант протянул водителю права, щелкнув каблуками, взял под козырек и торжественно произнес:
— Берегите их — это лучшие права в мире. Счастливого пути!
Понимаете, как горда была я дружбой человека с «лучшими в мире правами».
Неудивительно, что похожую гордость испытала я не только по поводу успехов внучки, но и оттого, что так чтима и марка нашего университета.
Впрочем, тут не точка, а иной знак препинания. Может, запятая, а может, знак вопроса. Но уж препинания — точно.
«Лучшими в мире правами» водительское удостоверение Калатозова сделала отнюдь не безупречность советской службы дорожного движения, а великое самоотречение, высота подвига нашего парода во Второй мировой войне.
После войны, правда, американцы, как сказано выше, об этом постарались забыть. Но в военные годы авторитет нашей страны был высок и непререкаем.
Сегодня мы радуемся малому — вот, мол, слава Богу, еще в области науки и образования кое-какие американцы нас признают! Хотя, наверное, не стоит без конца сетовать то на нечестность олимпийских судей, то на скверну, которую навели на великую Россию грязные русские олигархи, отмывающие неправедные деньги в безнравственных американских банках.
Дело куда проще и серьезнее. Все у нас как-то не заладится с высоким международным престижем нашего государства. Конечно, некоторые порывистые его движения и побуждают спросить вместе с Гоголем: «Русь, куда же несешься ты? Дай ответ». И закавыка не только в том, что дальше по тексту: «Не дает ответа». Ответы следуют. Разные, но следуют. Беда в том, что, продолжая цитату про Россию, не можем мы вместе с Николаем Васильевичем гордо констатировать, что с почтением «постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
А то про одну «русскую мафию» талдычат! Где справедливость?..
Водительское удостоверение по-английски звучит как «лицензия на право вождения». Лицензию на изобретение или достижение, которые признает мир, россиянин еще может получить. Но лицензию на гордость принадлежности к своей стране в одиночку не получишь.
Для этого необходимо, чтобы твое государство имело «лицензию на достоинство». Верю, что так и будет.
А теперь о веселом.
Однако летопись событий, связанных с водительскими правами Калатозова, этим эпизодом не исчерпывается. В родной советской действительности она пополнилась еще одним сюжетом. Не знаю, сколь верно утверждение, что история вершится дважды: один раз как трагедия, другой — как фарс. Но о том, что триумф может  вернуться конфузом, излагаемый ниже случай,  свидетельствует. Шли съемки фильма «Верные друзья». Мы звали его «домашним», ибо все главные создатели были связаны отношениями дружескими. А мы с мужем — с ними со всеми. Итак: автором сценария были Саша Галич и Константин Исаев (в просторечии — Кот), режиссером — Михаил Калатозов, одним из главных действующих лиц — Борис Чирков. Именно эта четверка и стала героями «конфузной драмы», как называл случившееся Саша Галич, повествуя о нем.
Именно они и отправлялись на студию. Разумеется, на машине Михаила Константиновича, так как ни у Галича, ни у Исаева машины не было, а автовладелец Чирков машину не водил.
Когда они подошли к автомобилю, Калатозов обнаружил, что забыл права. С присущей ему галантностью он начал извиняться перед предполагаемыми пассажирами и заверил, что моментально поднимется за правами. Но, что присуще всем творческим единицам, компания оказалась сплошь суеверной. Поэтому хором закричала:
— Ни в коем случае: пути не будет!
А Борис Петрович Чирков присовокупил лукаво:
— Нет, ребята, совсем мы оторвались от народа. Машина, машина… А чем плох трамвайчик?
И порешили: едем трамваем.
В полупустой трамвай компания вошла довольно монументальная.                        И Калатозов, и Исаев, и Галич — высокие, чернокудрые пижоны, магнетически притягивающие женские восхищенные взоры и завистливые мужские. Один Чирков со своей простоватой курносой физиономией и ростом отнюдь не гигантским из единой композиции выпадал. Выпадал также и по причине своей сугубой славянскости. У тех-то троих облик был сугубо грузинско-семитский.
И надо же! Немногочисленные трамвайные пассажиры обернулись именно на него. Потом деликатно отвернулись. И лишь один не спускал с Чиркова восторженно-вопрошающего взора.
— Да, — вздохнул уязвленный Галич, — вот напиши хоть сто сценариев, сними хоть сто фильмов, а восхищенный народ будет все равно пялиться только па актера.
(Соображение, веское по сути, в данном случае было вообще убийственным: после трилогии о Максиме Чирков стал почти национальным героем.)
— Да-а, — меланхолично отозвался Исаев (он всегда говорил с какой-то вкрадчивой медлительностью, даже когда острил), — грубо ты с нами,
Миша, обошелся, забыв права. Были бы у тебя права, не пришлось бы лишний раз ощущать свою ничтожность.
— Еще раз простите, — развел руками Калатозов. Чирков же смиренно помалкивал. А пассажир,
как завороженный, не спускал с него глаз. И только перед тем, как выскочить из трамвая, метнулся к Борису Петровичу:
— Тысяча извинений! Я не ошибся?
Не ошиблись, не ошиблись, — снисходительно кивнул Галич.
Я сразу вас узнал. — Он затряс руку Бориса Петровича. — Вы — Соломон Рабинович?
То, что данная новелла получила почти по О’Генри неожиданный конец, надеюсь, несколько утолила горечь сценаристско-режиссерской неполноценности в глазах масс. Но замечательней другое: из всей характерно этнической компании на роль Рабиновича был выбран Чирков. Вот так. Бывает.
Вспомнив о «Верных друзьях» не могу удержаться, чтобы не рассказать еще одну историю.
Упомянутая домашность фильма подчеркивалась и тем, что все три главных герой носили имена актеров, эти роли исполнявших.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32