Тексты пьес

…Школьный вечер. Весело сверкает елка. Однако недоверчиво поглядывают школьники в сторону своих учителей; напряженно следят учителя за своими рано повзрослевшими учениками. Экран передает эту атмосферу искусственного праздника.
Школа диктовала одни правила, жизнь подсказывала другие. И ребята хотели жить по-своему. Как? На этот вопрос ответить они не могли. Все равно как, лишь бы весело.
…Дворовая компания, о которой много раз упоминалось в суде. Когда присматриваешься к ней, то впечатление такое, что одиночество, неуверенность в себе, помноженные на возрастную ранимость и обостренную потребность в самоутверждении, толкнули этих ребят друг к другу.
Здесь, в своей компании, у них появляется то чувство уверенности, которого так не хватало им в школе и дома. Здесь есть возможность «быть как все» и в то же время показать себя, выделиться — ну хотя бы тем, как ты играешь на гитаре… Тут позволяется быть самим собой, не стесняться ни себя, ни других.
Сегодня они доказывают перед кинокамерой это свое право.
Автор:
- Что вы любите читать?
Парень:
- Я читаю много. Но вот таких классических писателей я не уважаю.
Автор:
- Не понял…
Парень:
- Просто мне не нравится, как они пишут. Мне нравятся  приключенческие  книги — Купер  Ф. …  Майн Рида люблю читать.
Автор:
- Тургенева?
Парень:
- Тургенева почитать можно вообще.
Автор:
- Чехова?
Парень:
- Чехова я не люблю. Он чего-то очень коротко пишет.
Автор:
-  Горького?
Парень:
- Горького-то можно почитать. Мне нравится, как он пишет. Но чего-то не то пишет, не туда…

Парни дружно и одобрительно смеются. Они уже работают. Может быть, и не великие специалисты, но все же первая ступенечка на производстве дала им какую-то независимость от старших. А как воспользоваться ею?
Вот какие ответы услышали мы на вопрос: что бы вы стали делать, если бы у вас вдруг оказалось много денег?
Первый парень:
- Купил бы гитару… машину… дачу… Квартиру кооперативную…
Второй парень:
- А я бы не так. Квартира у меня есть, дача тоже. Одеваюсь я хорошо. У меня вообще все есть… Гулял бы!..

Между тем судебный процесс продолжается.
Прокурор:
- Какие вещи вы взяли лично?
Подсудимый:
- Я взял со стола хрустальную вазу. Бусы из комода. Потом… мужские часы.
Прокурор:
- Почему именно эти вещи вы брали?
Подсудимый:
- Не знаю. Попались под руку, и взял…
Прокурор:
- Как относиться к вашим показаниям в стадии предварительного следствия, где вы говорили неоднократно, что брали понравившиеся вам вещи?
Подсудимый:
- Блестит, и взял.
Прокурор:
- Многие вещи не блестели. Деньги, например, не блестят.
Подсудимый:
- Деньги есть деньги.

По ходу нашего киноисследования мы все яснее понимали: они украли не потому, что у них были какие-нибудь причины украсть. А потому, что у них не было причин не красть. Вот в чём дело!
Они не верили ни школе, ни родителям, ни своим однокашникам. Они не верили в себя. При всем внешнем благополучии не было у них чувства собственного достоинства. И потому так много в их жизни зависело от случайного стечения обстоятельств.
Суд удалился на совещание. Был оглашен приговор.
А мы, понимая, что нравственные проблемы, о которых побуждает задуматься это судебное разбирательство, неисчерпаемы, обратились в конце к зрителям с прямым вопросом: «Ваше мнение по делу?>>
Он и вынесен в название фильма.
Телевидение, в отличие от кино, обладает прекрасной возможностью делать драмы с открытым финалом. К сожалению, мы редко этим пользуемся в телефильме.
Форма неигрового публицистического спектакля вообще, наверное, органична для телеэкрана. Хотя фильм всего один раз был показан в эфире, причем в неурочное время, никогда я не получал столько зрительских писем.
В картине автор много рассуждает за кадром.
Конечно, материал  выглядит   убедительнее, когда не требует текстовых подпорок, а вывод рождается у зрителя как бы сам собой. Но если документ не дорастает до образа, приходится «доигрывать» его словом.
Как ни пытались мы в нашем фильме «нырнуть» поглубже, заданность позиции все время выталкивала нас на поверхность фактов. Мы оказались в ситуации актера, которому поручена «отрицательная» роль, и он никак не может найти к ней ключ, потому что торопится заклеймить своего героя. Что-то подобное помешало и нам пробиться к образу. Потому что даже образ «антигероя» нуждается в каком-то внутреннем обосновании. И в дикторском тексте мы не смогли избавиться от тона нравоучений.
Несмотря на драматический сюжет, документальная драма у нас не получилась. Для нее необходимо углубленное исследование характеров.
Драма могла бы получиться в том случае, если бы мы нашли образное решение для каждого документального героя этой истории. Мы же двигались по горячему следу, не успевая прорабатывать портреты отдельных участников событий. И вот поэтому фильм строился по фабуле мысли, а не по образной логике характеров. Для нас важны были собирательные понятия: обвиняемые, судьи, свидетели, одноклассники, родители, учителя. Если удавалось запечатлеть индивидуальные человеческие проявления, мы радовались, но это не было нашей целью и принципом. Люди являлись в картину все-таки функционально.
В таком подходе к героям есть определенный схематизм. Впрочем, может быть, острота темы как раз и диктовала отказ от полутонов и открытость приема?
Меня увлекла работа над этим фильмом потому, что в нем выдвигается вопрос о нравственном потенциале личности. Конечно, нравственный потенциал отдельной личности и целого поколения полнее всего выявляется на крутых поворотах времени, истории, судьбы.
Об этом потом пойдет речь в «Частной хронике времен войны».

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК:
Маленький мальчик пристает к своим родителям:
— А когда бабушка умрет? А когда — дедушка?.. А папа? А мама? А я? Я тоже умру?
Взрослые терпеливо объясняют: «Когда-нибудь,  через много-много лет, когда ты будешь совсем старенький, ты тоже умрешь».
- Если я умру, тогда зачем же я родился? — спрашивает ребенок.
Этот наивный вопрос и меня мучает. И в своих кинопутешествиях я все ищу людей, которые знают, как жить и зачем…

Ищу свой фильм.
Как моя музыка, моя погода — так и мой фильм.
Фильм-размышление? Нет, пожалуй. Скорее, фильм-переживание. И в материале и в исполнении, я ищу и ценю, прежде всего, именно это. И от своего зрителя жду сопереживания.

Вот странная штука! Вчера смотрел фильм. Он мне показался малоинтересным. После просмотра я сказал об этом и постарался обосновать, как мне кажется, вполне убедительно, свое мнение. А сегодня неожиданно обнаружил, что фильм этот смотрю в себе заново и не могу отделаться от него. В чем дело?
Многие «хорошие» ленты забываются тут же по выходе из просмотрового зала. А эта, корявенькая, помнится, живет во мне.
Думаю, что непосредственные оценки мало значат. Длительность и сила впечатления от фильма часто расходятся с первой реакцией на него. Может быть, главная сила образа в том, что он входит в тебя без спроса, помимо логики. Ты узнаешь об этом иногда много времени спустя. Он начинает действовать на обратном ходу.
В огромном потоке зрительной информации это свойство образа особенно ценно. На нем основан второй план фильма. При сегодняшнем избытке киноинформации значение имеет не то, как смотрится картина, а что остается в памяти на завтра. Я бы определил это как остаточное возбуждение или эффект воспоминания.
Воспоминание — неконтролируемый и нередактируемый процесс. Если хорошо знать умонастроения зрителя, можно так выстроить картину, что первоплановая информация исчезнет из памяти тут же, а вещи, казалось бы, второстепенные демонтируются в его голове в новый фильм.
Общение героя и зрителя не заканчивается титрами. Образ должен преследовать зрителя, как привидение. И досказать несказанное.
Во всяком случае, я давно стремлюсь к тому, чтобы фильм имел не мгновенное действие, а длительное. Пусть он работает в воспоминании.

Я чувствую, происходит какая-то сумятица. Некоторые наши фильмы и от публицистики ушли и к искусству не пришли. И тут дыра и там. Сюжет не прочерчен, композиция не уравновешена, настроение не прописано, фигуры однозначны — ну не искусство! А вместе с тем и не публицистика. Нет разящей логики, прицельности факта, ясности и точности в трактовке проблемы. Неопределенность какая-то.
Самое скверное — межеумочная лента. Что проку так болтаться — ток одному берегу прибьет, то к другому?

Игра без правил.
Кто-то носится с мячом в руках… Кто-то пасует его ногами… И все на одной площадке.
Между зрителем и документалистом нет договоренности. Бедный зритель, он не знает, что ждать от этой туманной рубрики — «Программа документальных фильмов». В лучшем случае его подводит к экрану любопытство: вдруг что-нибудь новенькое покажут? И когда он наталкивается на фильм, который заставляет его думать и переживать, то просто теряется в оценках. Нет установки на искусство.
В театре, в игровом кино она есть. А у нас — нет. Нет и установки на зрелище.
От отсутствия договоренности страдают, и зрители и мы сами в наших попытках работать художественно. Документалист приучается оставаться на поверхности факта. Зритель привыкает брать только информационную долю изображения. Хвать, хвать и понеслись галопом…
Эстетическое беззаконие часто делает документальное кино низкорослым, легко уязвимым. За актуальность темы ему готовы простить любую бесформенность. Интересная информация значит, хороший фильм. Не интересная — плохой. Вся премудрость. Если бы такой премудростью жили литература, театр, живопись — вот была бы потеха!
Нам необходим язык. Необходимы законы творчества. Пусть таланты их нарушают. Но нельзя нарушить то, чего вообще нет.
Хочется иметь точку отсчета.

В большом документальном кино тоже идет своя революция. Повсеместно.
Рушатся старые каноны, объявляются новые правила. Часто говорят: под влиянием телевидения. Очень может быть. Во всяком случае, мне кажется, в последнее время и там крепнет течение, которое мыслит работу с документом как работу художническую.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41