Тексты пьес

Конечно, синхронная камера может применяться в самых разных случаях, особенно на телевидении. Но главную перспективу синхронной камеры я вижу в съемках разговорных фильмов, где может быть осуществлена попытка создания документального образа через слово. В этом случае слово может иметь характер зрелища, и притом чрезвычайно интересного. Я имею в виду не только то, что говорит человек, но и то, как он это говорит».
Новую технику обкатываем в телевизионных очерках. Сперва робко, но кое-что получается.
Молодежной редакции требуется сибирский Академгородок.
Едем с оператором Николаем Кепко, звукооператором Юрой Бенделем. Сценария нет. Мыслей тоже.
Ходим-бродим по тенистым дорожкам милого на вид городка, с любопытством поглядываем на задумчивых интеллигентных людей, которые утром сбегаются в институты, к вечеру разбегаются по отдельным квартирам.
Чувствуем себя неловко. Какие-то мы здесь чужеродные. Отправиться по институтам? Там люди заняты сложными научными проблемами. С ходу разобраться в этом деле нельзя. Да, такой город приступом не возьмешь. А для серьезной осады времени нет. Всего сроку дано десять дней, очерк же требуется минут на двадцать.
Все, что мы видим, укладывается в пустяковый информационный сюжет. А это никому не нужно. Пропадаем!
Не пропали. Придумали прием. Пусть Академгородок сам о себе рассказывает.
Как? Очень просто. Снимаем интервью с основными представителями здешнего народонаселения.
Слово академику! Слово членкору! Слово старшему научному сотруднику! Слово младшему!
—  Ну и что это будет? О чем они будут говорить?
— Давай спросим у них, что бы они сняли в очерке, если бы оказались на нашем месте?
Подбираем кандидатуры для интервью так, чтобы были люди разных специальностей. Это тоже в какой-то степени должно характеризовать город. Встречаемся в условленных местах и задаем свой коронный вопрос. Люди улыбаются.
Мы тоже улыбаемся и… включаем камеру. Одни просят время на обдумывание, другие говорят с ходу. Работаем быстро. Кое-что подснимаем «немой» камерой.
Через несколько дней в Москве сажусь за монтажный стол. Назвали: «Город рассказывает о себе». Получилась забавная картина. С одной стороны, есть представление о городе, с другой — на экране как-то проработались люди. Причем вот что интересно. Те, кто отвечали сразу, получились сочнее. Может быть, их ответы менее информативны, но зато в них есть что-то такое… Что? Острота эмоций? Процесс размышления? Характер?
Во всяком случае, на экране я замечаю теперь в людях то, что было мне неизвестно на съемочной площадке. Уверенности пока нет. Есть предчувствие возможности работать по-новому.
Неожиданное интервью…
Неподготовленное интервью…
Синхронный репортаж…
Да, репортаж!
Со временем я рассержусь на репортаж. Фильм, сделанный по первому впечатлению, покажется мне наивной игрушкой. А само намерение вылепить образ на основании шапочного знакомства — профанацией киноискусства. Захочется подлинного исследования, захочется художественного конструирования экранных документов.
Вероятно, каждый документалист должен пережить свой репортажный период, когда невольно отдаешься восхищению перед тем, как живая жизнь выходит на экран. Без этой детской веры в возможность чуда — проекции жизни на экран — не рождается кинематографист.
Потом приходишь к отрезвляющей истине, что трансляция жизни — это еще не создание образа. А репортаж — всего лишь один из методов съемки, то есть добычи материала.
Но пока мы все счастливы, счастливы открытием для себя нового звукового кино. Счастливы тем, что на экране появились живые люди.
Репортаж! Это как откровение. Как побег из душной комнаты на свежий ветер. Живая жизнь вместо запланированных схем!
Мы осваивали репортаж заново. Это было чудное мгновенье. Съемки стали праздником. Вот когда показалось, что мы можем все, как в художественном кино. Нет, лучше! Естественнее! Репортажем заболели все.
То же случилось и на большом экране. Но мы на телевидении переживали второе рождение синхронного репортажа острее. По нескольким причинам. Прежде всего, к тому времени у нас появилась та самая техника, о которой мечтал Вертов: портативная синхронная камера для 16-мм пленки, удобный и легкий магнитофон, длиннофокусная оптика. Правда, еще путаются провода на съемочной площадке, нет подходящих микрофонов и хорошей пленки. Но все-таки это уже новые условия игры.
Однако дело было не только в технике. Дело было в умонастроении тех лет. С глаз спала пелена. Убрали шоры. Захотелось не выдумывать жизнь, а изучать ее. Старые модели отработали. А для того чтобы выстроить новые, надо было накопить материал. Надо было провести серию чистых опытов, без рецептов и гипотез, полагаясь только на живую действительность. Надо было без опаски войти в жизненный поток и плыть. Тут как раз и более всего годился синхронный репортаж. И еще одно немаловажное обстоятельство. Синхронный репортаж по своей фактуре был близок к прямому телевидению.
Телекритики предположили: документальный кинофильм строится на эстетических нормах немого кинематографа, документальный телефильм — явление звукового кино.
Итак, все сразу стало ясно и понятно. Несколько разочаровывало только то, что кинодокументалисты тоже схватились за синхронную камеру и объявили репортаж генеральным направлением своей работы.
Снова почудилось, что вот-вот в руках у нас окажется синяя птица. А уж за ней стоит лететь хоть на край света. И я лечу на Сахалин. На дворе 1964 год.

САХАЛИНСКИЙ ХАРАКТЕР
Руки чесались — попробовать новый Жанр. Все тогда на телевидении были быстроходы и романтики. Мысль бурлила, «как с горы поток». Если не на едином сюжете, тогда на чем может держаться эта желанная многосерийность? Может быть на теме? Чувствовали, что одной общей темы маловата  для нового жанра. Решили попробовать «единое пространство». Не в виртуальном значении — такого-то слова ещё не было в обиходе, а в реальном. Случай представился. Молодёжка тогда шастала по всей стране в поисках нового героя. И я откусил себе целый Сахалин. Решил прокатиться от самой северной точки острова до самой южной. А по дороге цеплять девчат одним вопросом – «Завидуете ли вы Английской  Королеве?» Парней решил спрашивать естественно про Короля. Так на одном этом «диком» вопросе я решил разобраться в «Сахалинском характере». Делали мы эту картину с Аркадием Едидовичем, который доверял мне во всём. Единственное, что его постоянно раздражало, это наметившаяся уже лысинка. На натуре она прикрывалась легко беретом, ну, а в интерьере приходилось принимать разные позы, чтобы быть в кадре, а лысины, чтобы не было. Почему-то это считалось очень зазорным. Молодые люди даже на Сахалине отпускали  кудри до плеч.  Просто средневековые рыцари в самодельных джинсах. Двигалась группа на всех видах транспорта и пешком всю осень 1963 года. Восемьсот километров от самой северной точки — добрались ведь на крохотном вертолетике аж до мыса Елизоветы, а потом медленно спускались на Юг. В Корсаковский порт прибыли уже на сейнере рыбохраны, который помотал нас в заливе Терпения так, что я больше никогда в жизни не искал приключений на море и несколько лет не мог смотреть на красную икру. В результате явился первый фильм-интервью, да ещё с претензией на многосерийность. Потому что фильм состоял из трёх частей. И показывался в эфире три вечера подряд. Естественно в процессе реального столкновения с жизнью пришлось отказаться от вопроса об «Английской королеве» и спрашивать людей про более обыденные вещи. Фильм признали потрясающим открытием жанра. Сейчас фильм не существует — сгорел в огне, как и прочие работы, сделанные на узкой  шестнадцатимиллиметровой пленке. Но опыт был поддержан и закреплен. Телевидение решило, что можно делать многосерийную работу, передвигаясь в пространстве и при этом не забывать всем встречным задавать одни и те же вопросы. Автор сам влез в кадр, хоть затылком и никакими коврижками его оттуда теперь не выгонишь. А как же без « ведущего»? Без «Ведущего» многосерийный документальный фильм уже представить себе трудно. А мы и не подозревали, что  тогда  на Сахалине сделали такое крупное открытие для нашего телевидения. Как жаль что многие наши находки поры так бездарно сгорели не по вине, конечно, пожарников.
Но кое-что осталось в памяти.
…С моря, издали, кажется, будто стадо диковинных мамонтов сбилось на водопой. Ни в Крыму, ни на Кавказе гор таких нет, нет и такого моря. Озверелые волны с разных сторон кидаются на берег. И земля вздрагивает каждый раз в такт мощным вздохам океана.
Бесчеловечный океан!
Бесчеловечная земля!
Но вот белое пятнышко на черной скале постепенно увеличивается, оборачиваясь вдруг каменным маяком. Это и есть мыс Елизаветы — самая северная точка Сахалина…
Так должен начинаться наш фильм.
В действительности мы прилетели в Южно-Сахалинск, потом добрались до Охи, долго уговаривали в аэропорту, чтобы нас «забросили» на Елизавету.
Но все это остается за кадром. Слишком прозаично (для той поры!). Путешествие наше должно начаться романтически.
И вот мы летим на «МИ-1», сжавшись втроем на узком сиденье за спиной вертолетчика. Киногруппа в минимальном составе: Аркадий Едидович — оператор, Анатолий Грибов — звукооператор и я — на роли сценариста, репортера и режиссера.
По правилам «МИ-1» берет только троих. Другой вертолет на мыс Елизаветы не летит — сесть негде. А мы сократить свою численность уже не можем. Прогрессивная идея о соединении всех специальностей в одном лице еще не родилась. Так что Аркадий будет снимать, Толя — записывать звук, а я — работать в кадре.
Два часа добираемся до оторванного от всего мира кусочка Сахалина. Садимся у подножия высоченной скалы на крохотную береговую полоску. Сейчас наша стрекоза улетит обратно. Еще смоет тут нас, чего доброго, с океаном шутки плохи. Не улетай, пожалуйста! Милая! Это мы про себя так думаем.
Сверху уже бежит какой-то парень, кричит, руками машет…
Вертолет подпрыгивает и уносится в сторону моря. Мы остаемся снимать.
Что снимать? Кого снимать? Как снимать? Пока не ясно.
Ладно. Сейчас разберемся.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41