Спектакль документов 2

Постепенно закадровая публицистика как-то справилась с заэкранным словом. Появились крепкие профессионалы и дело пошло. Однако и сейчас порой режиссеру трудно справиться с журналистом и объяснить ему, что закадровый текст вовсе не статья, и слово надо привязывать к изображению на экране. Сегодня воевать особенно трудно, потому что текст фактически вытеснил изображение на второй план. Что уж говорить об авторе, который сам уселся в кадре и взял на себя функцию изображения на экране не только в передаче, но и в телефильме.
Тем не менее, у «слова» на телеэкране есть или точнее сказать должна быть своя эстетика. Просто потому, что авторский текст есть устная литература, принципиально отличная от литературы письменной.
А ещё «слово» на экране это звук оно сродни музыке. Это ритмическая проза, где очень важно чередование гласных и согласных. Это чередование создает за кадром определенный ритм. И ритм этот в сочетании с монтажным ритмом изображения обладает высокой степенью воздействия на зрителя. Закадровый текст интонирован, то есть должен быть исполнен в определенной интонации, независимо от того актер или сам автор читает за кадром. Чередование произносимых слов и пауз также существенно, как и в музыке.
Речь за кадром должна быть ритмична даже в политической публицистике, даже в политическом портрете.
Работая над фразой текста, я часто произношу её сначала без слов, желая найти верный ритм.
Жаль, что критики, разбирая работу на экране, по привычке говорят о содержании, смысле и идее, и не замечая музыки слов, а у музыковедов просто не доходят руки.
Конечно, слово должно быть жестко связано с изображением. Но связь эта сложная. И отношения между словом и кадром отнюдь не идиллические. То изображение выходит вперед и зовет за собой слово, то слово его обгоняет. Иногда они даже противостоят друг другу. Контрапункт слова и изображения создает особый объём кадра и произведение становится полифоническим.
Но при этом правило жесткое — слово должно попасть в кадр, а изображение должно овладеть словом. Утрируя сравнение, можно сказать, что слово «танцует» с изображением. И чем музыкальнее и изящнее партнеры, тем выше успех этой пары.
Есть и другая связь, необходимая слову как воздух. Оно должно органично и ритмично связаться с музыкой. Но и этот союз неоднозначен. То музыка уступит первую партию слову, то слово выводит на авансцену музыку, то сливаются они в экстазе, то  противостоят друг другу. Это всегда вопрос художественного замысла, и это всегда вопрос режиссера. Спектакль получается, когда все элементы сойдутся в единый ансамбль.
Слово чувствует себя на шумах значительно свободнее. Чем на музыке. Это естественно. Хотя иногда шум и слово тоже находятся в контрапункте.
Кроме того, слово за кадром может быть лирическим и с юморком, ироничным, и литературным, но оно всегда должно произноситься, а не читаться. По существу, текст за кадром должен быть превращен сценаристом в «роль». И роль эта должна быть сыграна в документальном спектакле от начала и до конца. Иногда текст разбивается на две, три роли, но это не меняет сути. Монологи и диалоги должны строится на одной сцене, в одной пьесе, при одном оркестре и одном дирижере.
Конечно, документальный спектакль вовсе не опера. Но соотношение и соответствие слова, музыки и действия должны быть, как в театре. Только тогда это настоящее искусство.

ЧЕЛОВЕК ИЛИ ДЬЯВОЛ

В сюжетной публицистике игра идёт по другим правилам. Здесь ведущим элементом является Слово.
Вскоре после «Процесса» мне пришлось продолжить тему в трёхсерийном фильме «Человек или Дьявол». Правда, этот фильм я делал уже не в «Экране». Это был последний фильм, который я сделал ещё при Советской власти. Фильм не просто о сталинской эпохе, а о самом Сталине. Это была первая попытка разобраться в исторической фигуре самого Вождя, изложить на экране по существу биографию с претензией на портрет.
Изображение, слово и музыка находятся в таком тесном сплетении, что картину надо смотреть. А не читать. Но в этой форме художественной публицистики слово за кадром и в кадре играет решающую роль. Стилистика комментария и характер интервью документальных действующих лиц представляют специальный интерес. Для размышлений об особенности жанра позволю себе изобразить на бумаге  «Слово», которое звучит в картине. Иногда придётся делать сноски и на изображение, чтобы был ясен повод появления той или иной  закадровой реплики.

МОНТАЖНЫЙ ПЛАН ФИЛЬМА.
Кремлевская стена набухла кровью и раскрылась, как занавес.
Великие похороны вождя. В кровавых подтеках руки Сталина.

ТЕКСТ.
Эти руки держали в страхе полмира. До последнего дня.
Сталин умер пятого марта 1953 года. Во всяком случае, по      официальной версии.
Жизнь и смерть вождя всегда были окутаны тайной. Генеральный секретарь, генералиссимус, хозяин, как его называли…
Даже Царь не имел такой власти.
Некоронованный император оставил сверхдержаву, так и не назначив своего преемника. Может он собирался жить вечно?

Почетный караул замер у гроба.
ТЕКСТ.
Получив невероятное наследство, его ближайшие соратники стали делить власть тут же, не отходя от гроба. Они сами впервые вздохнули свободно. Над всеми висел топор палача.

Толпы у гроба Сталина.
ТЕКСТ.
А народ горевал искренно. Чтобы попасть на великие похороны, люди давили друг друга. И это была еще не последняя дань, которую собирал диктатор уже на том свете. В этот день многим казалось, что небеса упали на землю, а время остановилось.
Какая же таинственная сила подняла на вершину могущества сына бедного грузинского сапожника и неграмотной прачки?
Нет ли тут дьявольского наваждения?..

РЕМАРКА
Я стремился чеканить фразы, чтобы каждое слово врезалось в память. Не только мысль, но именно «СЛОВО». Дело в том, что хроникальные кадры похорон были всем известны. Хотелось изменить отношение зрителя к изображению. А это можно было сделать только словом и музыкой. И неожиданным свидетельством. На риторический вопрос автора вдруг отвечает внук Сталина, сын Василия Сталина, по царской традиции — прямой наследник.

СНХ. АЛЕКСАНДР БУРДОНСКИЙ:
А почему нет? Почему человек не может родиться с какой-то печатью, с какой-то отметиной, понимаете? Пусть даже дьявольской. Он может быть и гений, я здесь не возражаю. Но никто не утверждал, что гений может быть только добрый. Гений может быть и зла…

РЕМАРКА
Так начинается первый акт документальной драмы «Человек или Дьявол». Деление пьесы на три акта не произвольно, а соответствует этапам жизни и деятельности Иосифа Сталина. Хроникальная драматургия показана этому жанру, если строить на экране портрет исторического деятеля. Время крепко держит сюжет. Но вернемся к тексту  самой пьесы.

В кадре детские фотографии Иосифа Джугашвили.
ТЕКСТ.
Нет, вы только посмотрите, какой взгляд у этого мальчика? Что     это — знак судьбы?
Ученик духовного училища, благообразный юноша с пробором  уже тогда не верил ,по свидетельству одноклассников, ни в Бога, ни в Черта.
Мать мечтала вывести своего мальчика «в люди». Дорога священника казалась ей самой короткой. А сын завидовал судьбе благородного разбойника. И взял себе его кличку — Коба…
РЕМАРКА
В архиве мы обнаруживаем полицейское дело, которое было заведено на Иосифа Джугашвили после первого ареста и ссылки. Архивист дает нам возможность познакомиться с характеристикой арестанта.
СНХ. АРХИВИСТ.
Приметы: рост 2 аршина, четыре с половиной вершков, телосложение посредственное, производит впечатление обыкновенного человека, волосы на голове темно-каштановые, вид волос прямой, лицо смуглое, голос тихий, походка обыкновенная, на левом ухе родинка… И еще примечательно: на левой ноге 2-ой и  3-ий палец сросшиеся…
ТЕКСТ.
По народному поверью это знак Сатаны. Но товарищи по партии в приметы не верят. За то верят в Маркса и революцию. Друг к другу относятся настороженно. Слишком часто в их среде оказываются перевёртыши…

Фотографии большевиков в ссылке. Среди них и Иосиф Джугашвили.
ТЕКСТ.
Был ли Коба на самом деле Иудой? Об этом продолжают спорить  историки. Если Бога нет — всё позволено — по пророчеству Достоевского.

Архивные доносы в полицию.
ТЕКСТ.
Ещё до революции он перевел свою фамилию с грузинского на русский: Джугашвили — СТАЛИН.
РЕМАРКА
Перепалки слова и изображения создают ощущение диалога. Это как раз очень важно, потому что вовлекает зрителя в действие и создают телевизионный «эффект присутствия». Психологическая атака на зрителя продолжается. Каждое слово должно бить в цель. И должно быть литературно отточенным по закону жанра. В этом всегда стилистическое отличие художественной публицистики от информации.

Хроника революции.
ТЕКСТ.
Чтобы построить рай на земле, большевики объявили войну Богу, здравому смыслу и собственному народу…
Они дарили землю крестьянам, заводы — рабочим, мир — народам,   хлеб — голодным.
На всех перекрестках большевики кричали:
Грабь награбленное!
Народ обалдел и обрадовался…

В квартире  Александра  Бурдонского — внука Сталина, на стене улыбается языческая маска.

СНХ. АЛЕКСАНДР БУРДОНСКИЙ  / цитирует Лермонтова/:
…  Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет.
Забудет чернь к ним прежнюю любовь.
И пищей многих будет смерть и кровь…
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в его руке булатный нож…
Предсказание Лермонтова сбылось. Осознавать это мне особенно больно…

РЕМАРКА
Конечно, в структуре фильма большую роль играет «живое слово», т.е. прямые свидетели. В первом акте они характеризуют Сталина в начале его карьеры. Анна Бухарина, Борис Ефимов, Иван Врачев, Кира Алилуева — каждый рассказывает какой-нибудь эпизод из жизни Сталина. Причем, если авторское слово стремится к лаконичности, даже к афористичности, живые свидетели намеренно «обытовляются». Никаких обобщений от них не требуется. Язык автора и язык действующих лиц может быть в контрапункте, даже должен быть в контрапункте.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32