Тексты пьес

Но в Грозном он всё же оставил о себе память. Джохар жил на окраине Грозного, в доме своего брата на улице Шекспира, дом один. Думаю, что название улицы обязано театру. Вот ведь какие знаки расставляет судьба, не ведая, что творит. И теперь Дудаев  жил на улице Шекспира вместе с русской женой Алой.
В первый день мы так ничего и не сняли. А вечером я напросился к Джохару в гости. Под рюмку коньяка, которую он так и не выпил, мы разговорились, и мне даже показалось, что за несколько ночных часов разговора мне удалось сломать лед недоверия. Кажется, он поверил, что я приехал вовсе не за тем, чтобы разоблачать и карикатурить его.
Во всяком случае, на следующий день отношение к нам изменилось. Нельзя, конечно, сказать, что мы стали друзьями, но доброжелательность к себе он почувствовал и дал команду нам не мешать. Теперь начальник охраны — жутко неприятный тип, который вчера смотрел на нас волком, даже изобразил на своей злобной физиономии, что-то вроде улыбки, от которой сразу побежали мурашки.
Сам Дудаев прочитывался не сразу. Небольшого роста, жилистый, лицо бледное, что называется без кровинки. Маленькие тонкие усики,  большой гоголевский нос с горбинкой, а ещё тонкие сжатые губы и колючие карие глаза. Говорил он по-русски с мягким акцентом, голос его всегда ровный и тихий. И только по необходимости он становился резким, командным. При этом Дудаев вовсе не краснобай-оратор.
Джохар давно занимался восточными единоборствами и по утрам работал с партнёром, одним из братьев-охранников. Кстати, этот эпизод мы сняли через несколько дней, с него и начинается картина.
Облик на экране получился легко. Это заслуга техники. Конечно, хороший оператор может светом и ракурсом подчеркнуть те или иные черты. В принципе, внешняя похожесть перестала быть проблемой с момента появления фотографии. Но выстроить живой характер, проникнуть во внутренний мир человека техника не может. Вот почему портрет остаётся рукотворным достижением художника при любом техническим совершенстве.
Итак, мы снимаем Джохара Дудаева в самых разных ситуациях, которые подсказывает нам сама жизнь. Джохар обсуждает с прокуратурой порядок в Ичкерии, впервые встречается на наших глазах с Павлом Грачевым, тогда заместителем военного министра СССР.
Не знаю, понял ли и запомнил Грачев те слова, которые ему в лицо бросил Дудаев, но я  снял и запомнил:
- Россия сама не понимает, как мы можем быть ей полезны. Мы очень верные друзья, но очень коварные и хищные враги…

Вместе с Дудаевым отправляемся в тир, где он метко стрелял из своего «Стечкина». Ах, как я жалел потом, что не попросил пистолет на память. Он бы подарил обязательно, но а постеснялся. Потом мы сняли Дудаева на стихийном митинге у Дома правительства и вообще следовали за ним по пятам, а вечером приехали к нему домой. Тут уж мы оттянулись по полной программе. Познакомились с Аллой и сняли её урок русского языка с младшим сыном, поговорили по душам с дочерью студенткой. Старшего сына в доме не было. Он учился в Москве в техническом вузе. Увиделись с ним позже. Когда мы вернулись из Грозного, он заехал ко мне домой с картинами и стихами его матери.
На следующее утро Дудаев дал свой единственный вертолёт, и мы побывали на его родине в горах и сняли безымянные камни на погосте на окраине аула. Оказывается, каждый чеченец должен знать свой род до восьмого колена и ему не надо напоминать, кто покоится под безымянным камнем. Сам Джохар помнит свой род до двенадцатого колена.
Так постепенно накапливался материал. Грозненское телевидение по распоряжению президента предоставило нам съёмки митингов, посвящённые сталинскому геноциду в 1944, тогда вымерло две трети народа и весь род Дудаева по материнской линии. А сами сняли местного барда, он спел песню об этом, которая вошла в фильм, а ещё записали на главной площади города воинственный танец чеченцев — «зикр».
И только после того, как Джохар искренне к нам расположился, я решился взять у него прямое интервью. Здесь он неожиданно раскрылся так, насколько вообще способен раскрыться «чужому» политик, воин и человек.
А потом Джохар читал свои любимые стихи Лермонтова:
- И дики тех ущелий племена.
- Их Бог свобода, их закон — война.
- Верна там дружба, но вернее мщенье.
- Там за добро- добро и кровь за кровь.
- И ненависть безмерна, как любовь…

Джохар рассказал, что на Кавказе ценили Лермонтова по особенному.
- …Мишель одевал на себя красную рубаху, садился на коня и рубился в самой гуще боя. И по описанию очевидцев, чеченцы всегда щадили храбреца. И к большому счастью чеченского народа, я всегда этим козырял, Лермонтов пал не от нашей чеченской пули. Иначе, вы бы нас заклевали…
Тут Джохар рассмеялся, и мне стало как-то не по себе. У него был особенный смех – злой и какой-то горький. А говорил он свободно и доверительно. В фильме на монтаже мне удалось поддержать его монолог фотографиями из его же семейного альбома.
А Дудаев продолжал рассказывать:
- Я видел, что моё место в военной структуре. И я считал бы себя ущемленным, если бы не взял «быка за рога». Самая элитарная часть вооруженных сил авиация. А самая элитарная в авиации это дальняя авиация. Там я нашел своё место…

ВОПРОС:
У Вас положение Гамлета, принца Датского. С одной стороны Вы русский офицер чеченского происхождения, а с другой — чеченец, который волей или неволей должен сейчас стоять против России?
ДУДАЕВ:
- Я не стоял и не стою против России. И убежден, что такое понимание скоро пройдет. Ведь сама Россия с оружием в руках только что боролась против от старых структур.
ВОПРОС:
Вы ощущаете драматизм своего положения?
- Я в этом особой драмы не вижу. Ведь если бы речь шла только обо мне! Один человек, если он здоровый, мыслящий — всегда найдет себе место в любом конце земного шара. И пользоваться всеми благами жизни. Но я себя не могу отделить от судьбы своего народа. Я его частица. А этот народ ущемлен, и был ущемлен в правах. Моя была задача, есть и остается: Свобода вещь слишком дорогая, чтобы попытаться достичь её дешевой ценой. Лучше умереть, чем быть несвободным. Перед смертью у меня никакого страха нет. Есть только один страх, уже давно. Быть больным, беспомощным и умирать вот в таком состоянии… Я себе не принадлежу, и никогда не принадлежал…
Вот таким романтиком или фанатиком это уж посчитайте по своему разумению, предстал передо мной Джохар Дудаев.
В конце картины я написал:
Если Россия не сможет договориться с русским офицером, нас ждут тяжелые времена.  Как в воду глядел.
Московское начальство телевидения картину не приняло. Я попытался показать фильм высшему руководству страны, Помню, что удалось добраться до Старовойтовой, которая занимала пост советника Президента по национальным вопросам. Но все безрезультатно.
Никто к моему фильму тогда не прислушался.  Зампред Гостелерадио и будущий шеф НТВ даже пренебрежительно бросил: «Это лубок какой-то, а не документальный фильм!» Уж очень ему не понравился «человеческий» взгляд на Дудаева. Тогда все рассчитывали на победоносную войну в три дня. В Москве на верху никто и знать не хотел об особом чеченском менталитете.
В общем, фильм пришелся не ко двору Ельцина и показали картину не в лучшее время. Мало кто его видел, и своей роли в истории взаимоотношений с Чечнёй к сожалению не сыграл.
А портрет остался.

ДОРОГА  В  АД

Впервые я столкнулся с монтажным фильмом на серии «Летопись полувека». Год моей серии был 1946. Для меня этот фильм, где я не снял сам ни одного кадра, был поворотом в понимании документалистики вообще. Именно тогда я понял, что даже монтажный фильм, сделанный из «чужого» материала может выразить твое отношение к жизни и создать образ времени. Ни один фильм не дал мне так много «открытий» и практических, и теоретических. Судя по многочисленным статьям и отзывам, он и моим коллег дал очень много.
Можно даже выразиться более откровенно. Именно на этом фильме я окончательно расстался с зеркальным отражением жизни на телевидении и стал искать пути художественного творчества на документальном экране. Здесь я понял, наконец, спустя целых десять лет работы в телевизионном кино и что такое монтаж, и что такое «контрапункт», и где кончается «хроника» и начинается строительство Образа. Тут впервые я перестал завидовать театру и прекратил считать себя неудачником.

Когда началась чеченская война я и не предполагал, что в самый её разгар в 1996 году мне снова придётся заняться этой темой. И потом три года я только и буду делать фильмы о войне. Сначала на том материале, который привозил корреспондент, а потом и сам отправился с ним в Чечню, чтобы сделать последние пять картин. Мы назвали эту серию из пяти фильмов «Кавказский крест», хотя, по сути, могли так назвать все тринадцать.
А начиналось всё с «Дороги в ад».
Александр Сладков военкор Российского телевидения работал в Чечне. Он делал короткие сюжеты в новости, а весь съёмочный материал откладывал про запас. Накопилось огромное количество пленки, частично использованной в эфире, но большая её часть осталась лежать бесформенной кучей, и сам Сладков мечтал только об одном,  чтобы материал, полученный буквально кровью не сгинул, не был стёрт, как это часто бывает в информации.
О большом, настоящем кино он ещё не думал и, только через некоторое время понял разницу между репортажем и фильмом и, конечно, заболел документалистикой. Думаю, что это надолго, даже на всегда.
Сложность в нашей работе заключалась в том, что надо было уйти от холодной информации и создать полноценный и яркий образ события, не потеряв телевизионной правды.
Так мы решились на форму дневника военного корреспондента, сохранив даже в некоторых случаях новостные «стендапы». Рассказывали о войне с конца декабря 1995 по середину января 1996. Это был самый первый период войны, самый дикий и самый страшный. На штурм Грозного были брошены необученные новобранцы. Чеченцы были подготовлены к войне Дудаевым гораздо лучше. Российские же политики и генералы допустили страшный промах.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32