Тексты пьес

Уже потом это фото обошло все западные издания, правда, никто так  и не сослался, что это один из кадров нашего фильма.
Визитный фильм сделал своё дело, хотя в творческом отношении ничего из себя и не представлял. Потом уже, в период блистательного взлёта Горбачева я к нему близко не подходил. Вокруг суетились другие. Их было много.
В начале декабря девяносто первого года меня пригласил «наверх» Егор Яковлев, тогда Председатель Гостелерадио и предложил сделать фильм о последних днях президента.
Это было уже после Путча, и все понимали, что дни Горбачева-президента сочтены. Но никто не знал, когда именно это случится. На всякий случай Яковлев уже договорился с американцами. Здесь была высокая дипломатия. Егор был человеком Горбачева и боялся, что с Ельциным не договорится, и поэтому решил защититься международным проектом.
Янки, как всегда, гнались за сенсацией. Им нужен был фильм в момент отставки, и никакая история их естественно не интересовала. Но Горбачев поставил условие. В Кремле с ним будут работать только русский режиссер и русский оператор.
Всю последнюю неделю президентства с утра до ночи я просидел вместе с операторами Юрой Прокофьевым и Димой Серебряковым в кабинете генсека, куда прежде нас не подпустили бы на «пушечный выстрел».
Михаил Сергеевич сразу узнал во мне однокашника. Для него это были тяжёлые дни и то, что рядом находился «свой» человек, словно посланный к нему из юности, думаю, как-то облегчало его положение и упрощало мою задачу.
Он находил любой предлог, чтобы перекинуться парой неофициальных фраз. А я старался снимать всё, не жалея пленки.
Мы снимали, а американцы в гостинице монтировали. Для этого привезли три монтажных, два десятка специалистов и знаменитого ведущего Теда Копполу, который должен был взять у Горбачева финальное интервью.
Полчаса американского фильма «Как уходил президент» Америка и весь мир увидели на следующий день после отречения Горбачёва. Фильм получился хроникальной игрушкой без претензий на какую-либо мысль и главное без попытки создать образ необыкновенного живого человека. Впрочем, весьма профессионально сделанный и ловко откомментированный Копполой, который по всем американским правилам постоянно мотался в кадре. Честь ему и хвала. Но к искусству экрана это не имело никакого отношения. По моим, очень поверхностным наблюдениям, искусство вообще американцев волнует только на аукционах.
Когда я заикнулся о своем фильме Яковлеву на следующий день после события, Егор сказал, что мой фильм уже никому не нужен, а снятую пленку могу положить к себе в диван до лучших времён.  Что я и сделал. А пленка, отразившая по минутам последние дни Президента Советского Союза, пролежала в моём диване десять лет и к величайшему удивлению сохранилась.
В две тысячи первом году Российское телевидение предложило мне сделать свой фильм, и я поблагодарил судьбу и свой диван за счастье осмыслить то, что я не мог, конечно, сделать в момент самого события. Мы снова встретились с Михаилом Сергеевичем и вспомнили то, что произошло с ним и со всеми нами тогда и что происходит теперь.
Фильм «Михаил Горбачев — сегодня, десять лет спустя» для меня особенный. Не только потому, что перед глазами был весь последующий период, который расставил акценты иначе, чем в момент события, но еще и потому, что делался на другом витке моего понимания профессии.
Мне хотелось не просто рассказать о Горбачеве на фоне эпохи, я хотел разобраться в человеке, который вольно или невольно изменил весь ход истории и жизнь каждого из нас. Строить образ видного политического деятеля сложно, потому что он всегда скрывается под маской роли, которую играет в политике. Сколько сил уходит у человека, чтобы построить определенный «имидж»! И расставаться с ним ему не хочет до самой смерти. А документалист мечтает приподнять завесу тайны личности любыми доступными ему средствами. Если не позволяет изображение на помощь приходит слово, музыка, ассоциативный монтаж. В общем, правдами и неправдами надо открыть и живописать человека.
Конечно, портрет Горбачева в картине, это моё личное представление о нём. И я нигде не скажу, что я объективный наблюдатель. Нет. Это мой Горбачев. Тот, которого я знаю с юности. Тот, которого я люблю, несмотря на все «исторические» ошибки. Даже более того, я думаю, что его ошибки это ошибки мои, моего поколения.
Мне всё  казалось, что люди вокруг не отдают себе отчета о масштабе события. Как-то слишком обыденно реагируют на то, что на их глазах поворачивается колесо истории. И поэтому мучительно искал слово, сравнение, которое соответствовало бы тому, что творилось в моей душе. В памяти всплыл гоголевский образ русской тройки:
«Куда несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа…»
И как бы в продолжение зазвучал вопрос в фильме:
Почему Россия  выбрала кучером сельского паренька, и так же вдруг сбросила его однажды с облучка и помчалась дальше?
И сам же себе отвечаю:
Чудит, Россия! Ох, как чудит!
И повторю ещё раз в картине:
- Ох, как чудит!
Найти более ясный ответ я тогда не мог.
Мы встретились снова уже в «фонде Горбачева» и поговорили «по душам». Началось с того, что я показал ему запись его рукой на книге, которую он сделал буквально через минуту после того, как он подписал отречение в прямом эфире. Той же самой ручкой:
-    Дорогой Игорь! Всё продолжается! Обнимаю…
25. 12.91.
И добавил улыбнувшись: Да не волнуйся ты так!

Он был внешне спокоен, а я действительно волновался.
Вот об этом мы и стали вспоминать с самого начала.
Горбачев  внешне мало изменился, и в этом была определённая трудность. Зритель должен был понимать, что он говорит сейчас, а что было тогда. Использовали титр фильма: «Сегодня – десять лет спустя». Не думаю, что это было идеальное решение, но лучшего в голову  не пришло.
Прежде всего, хотелось сохранить тот материал, который никто не видел. Где каждый кадр был  историческим. И вместе с тем сегодняшний Горбачев был,  несомненно, глубже и мудрее того прежнего. Вот в поисках этого баланса и складывалась структура картины.
Я старался нарисовать портрет, создать образ.
Можно ли сделать «словесный» портрет? Можно. В криминалистике. А на экране не получится. Портрет это сияние души человека, а не изображение формы.
Конечно, слово играет свою роль, а особенно интонация. Но есть ещё и улыбка, даже пол-улыбки. Есть поворот головы, прищур глаз, движение руки, есть тысячи простых физических действий, которые помогают понять человека.
Естественно, факты биографии характеризуют личность.
Михаил Сергеевич в разговоре «сегодня» вспомнил, что он впервые увидел паровоз, когда ехал поступать в московский Университет. Как много обнажает такая деталь!
А тогда «десять лет назад» он рассказывал, как открыл для себя великого австрийского композитора Малера, всего несколько дней назад в симфонии он услышал то, что происходило сейчас в его душе. Ну, как было не воспользоваться музыкой начала столетия, чтобы раскрыть трагедию конца двадцатого века.
А ещё в эти дни он читал трагедию Толстого «Царь Фёдор Иоанович»:
- …Какое несчастье для России, что в смутное время на троне оказывается слабый правитель…
Горбачёву даже в голову не пришла прямая ассоциация! Я внимательно смотрел ему в глаза — нет, он вовсе не собирался проводить аналогии, он не считал, что ситуация сходная и рассуждал о царе Фёдоре между делом. А в картине я позволил себе акцентировать это мгновение. И думаю, что был прав.
Так из отдельных деталей, «тонких» компонентов, цвета и музыки складывается внутренний мир героя.
Мне говорили потом, что до моей картины иначе представляли себе Первого Президента. Для зрителя официальный портрет вдруг приобрел понятные человеческие черты. А разве не в том забота художника, чтобы невидимое сделать видимым, а неясное  прояснить?
Я поражался спокойствию Горбачева тогда в Кремле, и поразился еще больше на просмотре, когда увидел в темноте зала Дома кино, как заблестели глаза этого необыкновенно сдержанного и мужественного человека. Всё-таки мне удалось пробить броню.
В конце разговора /ох, как не хочется называть это сухим термином «интервью»/ Михаил Сергеевич сделал ещё одну надпись на той же книге, прямо в кадре:
-Дорогой Игорь! Хорошо, что мы снова поговорили по душам! Спасибо! Время, согласись, подтвердило мою правоту!
Михаил. 10.11.01
Конечно, фильм остался в рамках публицистической модели.
Портрет на фоне эпохи. При этом эпоха отрабатывается на уровне символов, а личная жизнь героя в большинстве случаев остаётся за кадром. «Пограничный» жанр, где публицистика переплетается с документальной живописью, а журналистика стремится  к высокому литературному слову, есть весьма выгодная форма для современного телевидения.

П О Д С О Л Н У Х

Сначала сама идея показалась мне сумасшедшей.
Мстислав Ростропович!
Поднять такую глыбищу в одной картине?
Гениальный музыкант. Знаковая фигура двадцатого века. А судьба какая! Самые знаменитые композиторы писали для него музыку. Он прятал опального Солженицына у себя на даче и за это его самого и его супругу Галину Вишневскую лишили советского гражданства при этом одна фотография, где великий виолончелист с автоматом в руках защищает в Белом Доме Ельцина обошла весь мир.
Все Дворы Европы и Америки за счастье почитают его молниеносные визиты. Париж, Нью-Йорк, Токио — безостановочные гастроли. Первый концерт в честь открытия Храма Христа-Спасителя в Москве. И вдруг какая-то московская газетёнка поместила о нём хамскую статью, после чего Ростропович наотрез отказал всем российским журналистам.
Вот уже несколько лет он не появляется на нашем телевидении. А моя бывшая студентка, начинающая сценаристка Вера Вольнова, приехала из Оренбурга покорять Москву и решила начать именно с него, с Ростроповича!
Ну, просто бред какой-то…
И вдруг, однажды звонок мне на дачу:
- Мстислав Леопольдович просил Вас приехать к нему завтра в Жуковку.
Поплутав недолго по академическому посёлку, мы нашли его дворец. Нас встретил сам хозяин.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32