Тустеп на фоне чемоданов
Ричард Баэр
ТУСТЕП НА ФОНЕ ЧЕМОДАНОВ
Лирическая комедия
Перевод с английского и сценическая редакция
Сергея Таска
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(в порядке появления)
РАЛЬФ
ЧАК
КРИСТИНА МИЛЬМАН
ГЕРМАН ЛЬЮИС
АКТ ПЕРВЫЙ
Сцена первая
Февральский день. Со вкусом обставленная квартира Кристины в Манхэттене. После паузы из спальни (за сценой) в гостиную входят двое рабочих в комбинезонах с логотипом транспортной компании “Ваш дом”. В руках пустые коробки и упаковочная бумага. Ральфу за 50, Чаку не многим больше 20.
РАЛЬФ. Хрупкие вещи я беру на себя. Твое дело – книги и музыка.
Подходят к стеллажам. Аккуратно поставив пустую тару, Ральф сноровисто заворачивает в бумагу разные безделушки и укладывает их в коробку. Его напарник, бросив коробки на пол, перебирает компакт-диски.
ЧАК. Да, в музыке эта, «как там ее», не сечет фишку.
РАЛЬФ. Ее зовут не «эта, как там ее», а миссис Мильман. Сколько раз тебе говорить: имя клиента надо помнить, как свое собственное.
ЧАК. Ты так и не объяснил – зачем. Выгрузили вещи, сделали ей ручкой и забыли. (Швыряет компакты в коробку.)
РАЛЬФ (обернулся на звук). Чак. С лю-бовь-ю. (Чак целует диски и по одному укладывает в коробку.) Молодец. Можно без поцелуя и по несколько штук зараз.
ЧАК (взяв несколько компактов). Ральф, ты только послушай. (Презрительно читает названия.) «Шухерезада». «Чьё-Чьё-Сан»…
Из кухни (за сценой) в гостиную входит Кристина Мильман, 61, роскошная женщина, при этом с головой на плечах и без претензий. В связи со сборами одета очень просто, но со вкусом. Она появляется на следующей реплике Чака.
«Тустеп и всякое “старье”».
КРИСТИНА. Оставьте это, Чак. Я еще послушаю.
ЧАК. Сейчас?
КРИСТИНА. Когда мы закончим. Если мы вообще когда-нибудь закончим. (Чак кладет компакт обратно на полку, и в это время раздается зуммер домофона. Кристина го-ворит с консьержем.) Да? Вы шутите. Не так громко. Вы можете говорить, как чревовещатель, одними губами? Ах, он уже понял, что я дома? Ну что ж, пусть поднимается. (Рабочим.) Ко мне гость. Надо ж так некстати. Мальчики, вы пока займитесь кухней, а я постараюсь поскорей от него избавиться.
Рабочие уходят. Кристина смотрит на вазочку с трюфелями. Отправляет в рот одну… вторую… третью. Звонит дверной колокольчик. Заметив на диване образчики ковров, она быстро прячет их под подушкой. Повторный звонок. Она впускает Германа Льюиса, 65, в пальто, шапке из искусственного меха, кашне, перчатках, деловом костюме и галошах. Этот человек, который всего добился сам, при своем цепком уме и удивительной прямолинейности, может «достать» кого угодно, но может и очаровать.
Привет, Герман. Какой сюрприз.
ГЕРМАН. Где ты была?
КРИСТИНА. Когда?
ГЕРМАН. Сегодня, в три часа.
КРИСТИНА. Сегодня, в три часа, я была на кухне. Упаковывала посуду.
ГЕРМАН. Ты должна была быть на Лонг-Айленде, на могиле своего мужа.
КРИСТИНА. Почему?
ГЕРМАН. Чтобы отдать дань его памяти.
КРИСТИНА. Я сделала это вчера.
ГЕРМАН. Почему вчера?
КРИСТИНА. Потому что вчера была первая годовщина его смерти.
ГЕРМАН. Ошибаешься. Сегодня.
КРИСТИНА. Вчера.
ГЕРМАН. В воскресенье мы говорили по телефону, и ты сама предложила, чтобы мы встретились на кладбище в три часа дня, в четверг.
КРИСТИНА. В три часа дня, правильно, только в среду.
ГЕРМАН. Ты сказала – в четверг. У меня все записано в еженедельнике.
КРИСТИНА. Мне все равно, где это у тебя записано. Я сказала – среда.
ГЕРМАН. Ты сказала – четверг. Сегодня. Я прокатился на такси за пятьдесят шесть долларов ради сомнительного удовольствия стоять у могилы в метель, да еще в полном одиночестве.
КРИСТИНА. Герман, я сказала ясно и четко: среда, четвертое февраля.
ГЕРМАН. Ага! Сама себя поймала. Айзек умер пятого.
КРИСТИНА. Ошибаешься. Айзек умер четвертого.
ГЕРМАН. Я не помню, когда умер мой лучший друг?
КРИСТИНА. Я не помню, когда умер мой муж?
ГЕРМАН. Да. Загляни в свидетельство о смерти. Я подожду. (Он проходит в гостиную и садится на диван.)
КРИСТИНА. Если ты мне не веришь, спроси у моих дочерей, которые со своими мужьями были со мной кладбище вчера, четвертого февраля.
ГЕРМАН. Сколько вы заплатили за такси?
КРИСТИНА. Ларри дал свой «кадиллак», чтобы хватило места для всех. Мы тебя ждали. Когда я позвонила твоей секретарше, мне было сказано, что ты отправился воевать со своим бухгалтером.
ГЕРМАН. Ему ты, конечно, не позвонила.
КРИСТИНА. Нет. Мне стало горько, что война с бухгалтером для тебя важнее, чем память о твоем друге. (Подходит к стеллажу.) Герман, с твоего позволения я продолжу. (Укладывает книги в коробку.)
ГЕРМАН (обмахивает лицо). Почему у тебя так жарко?
КРИСТИНА. Я могу включить кондиционер, но проще снять пальто.
ГЕРМАН. А? Я и забыл. (Встает, снимает верхнюю одежду.) Кристина, если на то пошло, мне тоже горько, что ты могла так обо мне подумать. Я был на его могиле точно в назначенное время, только на день позже. (Снова садится, снимает галоши.) Ты даже не поинтересовалась, почему меня вчера не было. А вдруг я ушел следом за твоим мужем?
КРИСТИНА. Я поинтересовалась. Твой телефон был занят.
ГЕРМАН. И что? «Скорая» договаривалась с моргом.
КРИСТИНА. Два часа?
ГЕРМАН. А, это я ругался с бухгалтером. Надо было сказать телефонистке, что у тебя неотложное дело.
КРИСТИНА. Вы так увлеченно разговаривали. Не хотелось мешать двум покойникам.
ГЕРМАН. Когда тебе надоест вставлять шпильки, скажи мне. Я ведь пришел не за этим.
КРИСТИНА. А зачем ты пришел?
ГЕРМАН. Чтобы тебя подбодрить. Чтобы отвлечь тебя от грустных мыслей.
КРИСТИНА. Ты настоящий друг.
ГЕРМАН. Особенно в такую ужасную погоду.
КРИСТИНА. Но подбадривать меня не надо. Как видишь, депрессии у меня нет.
ГЕРМАН. Ты не скучаешь по нему?
КРИСТИНА. Странный вопрос. Вчера на меня накатила тоска. В ресторане мы пили за него, вспоминали все хорошее, говорили, как нам всем его не хватает. Но жизнь продолжается, и сегодня тоска отступила.
ГЕРМАН. Совсем?
КРИСТИНА. Нет, конечно. Разве можно до конца смириться с уходом близкого человека. Три года назад ты потерял Мириам, разве ты окончательно смирился с тем, что ее больше нет?
ГЕРМАН. Я пытаюсь. (Пауза.) В каком вы были ресторане?
КРИСТИНА. На Второй авеню. «Альберто»… «Умберто»… что-то в этом роде.
ГЕРМАН. Кто оплатил счет?
КРИСТИНА. Пол и Ларри, пополам.
ГЕРМАН. Если бы я там был, я бы взял расходы на себя.
КРИСТИНА. Если бы ты был вчера на кладбище, ты был бы с нами вечером в ресторане. (После паузы, грустно.) Сказать тебе, чего бы я хотела?
ГЕРМАН. Чтобы я послал чек Полу и Ларри?
КРИСТИНА. Чтобы в этот день там, наверху, Айзек и Мириам сидели за одним столом.
ГЕРМАН. Надеюсь, ему не пришлось отведать ее стряпни.
КРИСТИНА. Герман! При всем моем к тебе уважении это уже слишком.
ГЕРМАН. Я сказал правду. У моей жены было много достоинств, но двух вещей она не умела – прыгать с парашютом и готовить.
КРИСТИНА. По-моему, она прекрасно готовила.
ГЕРМАН. Да? Тогда назови мне одно ее блюдо, которое ты находила съедобным.
КРИСТИНА (подумав). Она делала интересную мясную запеканку.
ГЕРМАН. Мы обсуждаем «съедобные блюда», а не «интересные блюда».
КРИСТИНА. Тогда закроем эту тему. Оставим Мириам и ее стряпню в покое.
ГЕРМАН. Хорошо. Оставили.
КРИСТИНА. Спасибо.
ГЕРМАН. Просто я сомневаюсь, что «там» (показал наверх) устраивают застолья. И что это «там» вообще существует. Ты, видимо, спутала меня с кем-то из этих ревностных католиков.
КРИСТИНА. Оставь свои гнусные намеки. Я говорила тебе семьсот пятьдесят девять раз: я перестала быть ревностной католичкой с тех пор, как вышла замуж за еврея.
ГЕРМАН. Но иногда вдруг нахлынет? Идешь по Пятой авеню, мимо собора Святого Патрика, а тебе голос: «Зайди, поставь свечку». Да?
КРИСТИНА. Конфету хочешь?
ГЕРМАН. Я хочу получить ответ на свой вопрос. Ставишь ты свечи в церкви или не ставишь?
КРИСТИНА (отправляет в рот конфету). Очень редко. Два-три раза за весь год.
ГЕРМАН. Ближе к двум или ближе к трем?
КРИСТИНА. Ближе к трем, но только в последний год.
ГЕРМАН. И сколько свечек ты зажигаешь?
КРИСТИНА. Четыре. За маму, за папу, за Айзека и за Мириам.
ГЕРМАН. Четырежды три – двенадцать. Получается по одной свечке в месяц. По две, если уж быть точным.
КРИСТИНА. Почему две?
ГЕРМАН. Потому что, с точки зрения еврея, католик сжигает свечу с обоих концов.
КРИСТИНА (устало). Герман, иди домой. С тобой всегда приятно поболтать, но сей-час у меня дел невпроворот.
ГЕРМАН. Ты даже не предложишь мне стакан воды?
КРИСТИНА. Нет. Я предложила тебе конфету, и ты отказался.
ГЕРМАН (быстро съедает конфету). Съел. А теперь запить.
КРИСТИНА (подчеркнуто вежливо). Герман, ты не откажешься от стакана воды?
ГЕРМАН. Не откажусь. (Кристина направляется в кухню.) Но лучше Diet Pepsi.
Кристина резко меняет курс, достает из холодильника бутылку, открывает.
КРИСТИНА. Тебе со льдом?
ГЕРМАН. Сколько она стояла в холодильнике?
КРИСТИНА. Неделю, две… я не засекала.
ГЕРМАН. Если держать слишком долго, газ выходит.
КРИСТИНА (наливает в стакан). Видишь, не вышел.
ГЕРМАН. Тогда зачем разбавлять? (Она приносит ему стакан.) Спасибо.
КРИСТИНА. На здоровье. (Он ставит стакан на столик.) Ты расхотел пить?
ГЕРМАН. Пускай «подышит». (Кристина пакует книги.) Ну, ты рада?
КРИСТИНА. Ты о чем?
ГЕРМАН. Что переезжаешь во Флориду. Что будешь жить в кондоминиуме бок о бок с неподражаемой Беверли Зигель.
КРИСТИНА. Мы обе рады. Я – без мужа, она – без мужа. (Подняла глаза на Германа.) Ты можешь сделать мне одолжение?
ГЕРМАН. Да?
КРИСТИНА. Пей свою воду. Если она выдохнется, я себе этого не прощу.
ГЕРМАН (сделав глоток, вскакивает на ноги). Остановись!
КРИСТИНА. Что случилось?
ГЕРМАН. Это не Diet Pepsi. Это Diet Coke.
КРИСТИНА (изобразив на лице ужас). О боже, я попалась!
ГЕРМАН (разыскал бутылку, торжествующе демонстрирует этикетку). Ну? Что я сказал?
КРИСТИНА. Надо же так свалять дурака. Я думала, ты не заметишь.
ГЕРМАН. Ха! Это с моими-то вкусовыми сосочками!
КРИСТИНА. Ну, прости. Ты меня простишь или я заслужила вечные муки?