Тексты пьес

Каждый из них был личностью. И все работали в паре. Потому что так же, как ребенок может родиться только когда есть муж и жена, то и программа может осуществляться, только если есть редактор и режиссер. Это то, что сейчас совершенно исчезло, а тогда это было необходимо. Все эти люди были нерасторжимо связаны между собой. Например, «Люди и манекены» — публицистическую передачу Евгения Габриловича и Дмитрия Оганяна — я буду помнить всю жизнь. Если ее показать сейчас, американцы бы хватались за голову: как и где про них раздобыли такие секретные сведения?
Лена Журавлева делала вместе с Толей Лысенко, который был редактором, первые ток-шоу по внешней политике. Володя Соловьев — это вообще была уникальная личность — программу «Это вы можете». Одновременно со мной пришла в редакцию и Кира Прошутинская, которая тогда еще училась в университете и была на последнем месяце беременности. Больше я никогда не видела такой красивой беременной женщины. Чуть позже она вела «А ну-ка, девушки!» и все мы горели одной идеей: наши передачи должны быть самыми лучшими. А из программы Ларисы Маслюк «Алло, мы ищем таланты» вышло большинство певцов, которые сейчас стали звездами. Родом они оттуда, а также Саша Масляков и Белла Сергеева — КВН.
Главное то, что нам разрешали все. Например, в журнале «Иностранная литература» появилась подборка высказываний молодежи Америки под заголовком «Поколение икс». В то время появились хиппи, панки и другие молодежные течения. Это была настоящая документалистика, а мой муж — Григорий Аннапольский, актер Театра юного зрителя, заслуженный артист (его уже нет, к сожалению, 14 лет), обладающий великолепным литературным даром, сделал по этой публикации в «Иностранке» телесценарий, который так и назывался «Поколение икс». Мы даже удостоились потом за эту передачу в газете «Правда» огромной хвалебной статьи.
Григорий Аннапольский очень интересно мыслил и писал. Он вообще был энциклопедической личностью. Если он прочитывал книгу, у него все оставалось в голове и раскладывалось по полочкам. Мы с ним читали одни и те же книги, но у меня все выветривалось, оставалось процентов тридцать, а у него оставалось все. А как мы с ним понимали друг друга! Вот, например, я что-то говорю и вдруг останавливаюсь, не могу вспомнить. Поворачиваюсь к нему, и он мне говорит то, что я не могу вспомнить. Он знал все о звездах, о переселении народов, откуда какие языки пошли, какая философская школа рождалась первой, какая последней. Он следил за газетами, вырезал интересные для молодежной редакции публикации. И вот он создал очень интересное драматургическое произведение, которое называлось «Поколение икс».
Итак, «Поколение икс». Он придумал такой ход: хор как в «Иркутской истории». Каждый актер у меня был одет в одинаковую черную униформу. Когда они играли кого-то, появлялся или парик, или одевалась куртка, или закатывались штаны. Актеры переходили из образа в образ.
В этой передаче у меня работал Борис Голдаев, очень глубокий и талантливый человек. Из Театра на Таганке он ушел в режиссуру, потом ушел в философию, а уж потом занялся журналистикой. А сейчас я его как-то потеряла из виду, хотя мы были близкими друзьями. Там у меня работали Нина Шацкая, Ваня Бортник, там была почти вся молодая, еще неизвестная Таганка. Даже приходил на съемки Володя Высоцкий. Я его запомнила таким: стою как-то у служебного входа Таганки (у меня закончилась репетиция), подъезжает ярко-красная машина, в ней сидит Володя в черном лаковом костюме, необыкновенно счастливый. Выпрыгивает из машины, здороваемся, я говорю:
— Пока ничего интересного для тебя нет.
— Ну, когда будет — тогда встретимся.
Кстати, до Марины Влади у него была еще одна жена — актриса из Театра на Таганке. Недавно прочитала, что у нее растет дочь от Высоцкого. Я могу о ней сказать только одно: в то время она была совершенной девочкой, но такой красивой фигуры и таких красивых ног я не видела больше ни у одной женщины. Как раз вошли в моду миниюбки. Эта мода была для нее.
Для меня Володя стал Владимиром Высоцким, когда я прочитала его стихотворение, которое для меня вырывалось из общего контекста его стихов и песен.

Я Гамлет, я насилье презираю.
Я наплевал на Датскую корону.
Но в их глазах за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

Потрясающе. Для меня есть еще и другой Володя. В стихах, которые называются «Последняя записка»:

Что же будет с Россией?
Кто мне ответит?
Никто.
Вот моя последняя записка. Я прошу не будить никогда. Засыпаю насовсем. Люди, будьте снисходительны! Вот мое завещание. Я не терплю завещаний, они все фальшивые. Особенно политические, за некоторым исключением, конечно. Но вот оно:
Да здравствует международная солидарность сумасшедших! Единственно возможная из солидарностей. Да здравствует безумие! Если я и подобные мне безумны. И да здравствует все, что волнует и утешает!
А это из его ответов на анкету:
— Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущим?
— Еще одну жизнь.
— Хочешь ли быть великим и почему?
— Хочу и буду. Почему? Ну, это уж знаете!..
И еще как бы в продолжение этого, в интервью от 28 июня 1970 года в «Советской России», через            17 лет после той анкеты:
«— Чего хочешь добиться в жизни?
— Чтобы помнили, и чтобы везде пускали».
Недавно один поэт, выступая по телевидению, сказал: «Высоцкий был счастливый человек, ему было все можно. У него были левые концерты, когда их ни у кого не было. Он играл в кино, в театре. Чего мы создаем из него человека-мученика? Он был счастливым человеком».
Я после этого выключила телевизор и подумала, что люди завидуют талантам даже в смерти, даже в неприятностях, даже в трудной жизни. Он изорвал свое сердце в трудностях, когда продирался к вершине. К той вершине, на которую он, как никто другой, имел право. Но это ему давалось невероятно трудно. И я не согласна с Мариной Влади, когда она говорит, что его пьянство было болезнью. Это не болезнь, это боль. Он так же, как Фаина Георгиевна Раневская, не мог выплеснуть всего того, что было в нем. И это счастье, что он писал стихи. Фаина Георгиевна живет только в фильмах и наших устных рассказах. А он живет в стихах, песнях, книгах.
Я никогда не примазывалась ни к чужой славе, ни к чужой дружбе. Не могу сказать, что мы дружили с Володей, но этот человек прошел через мою жизнь, оставив во мне желание бороться с несправедливостью. Гамлет — это его жизнь. «Быть или не быть?» — вот тот вопрос, который стоял перед ним каждый день.
Я смотрела один из последних его спектаклей. Мне казалось, что он играл с таким небывалым надрывом, но так он играл всегда. На полном выдохе. Все, что у него было, он отдавал нам. После спектакля я зашла за кулисы, Володя был очень возбужден. «Светлана, — сказал он, — я не могу сейчас разговаривать, потому что бегу — у меня разговор с Мариной». Спрашиваю: «Но у тебя все нормально?» — «Да». И ушел.
Это было совсем незадолго до его смерти. Когда сказали, что Высоцкий умер, поверить этому я не могла. Хотя, если вспомнить, как он играл! Он буквально рвал себя в клочья. Была такая мизансцена, он играл Хлопушу в спектакле «Пугачёв» инсценировка по поэме Сергея Есенина. Там в руках актеров были цепи, он бился о них и внутренне кричал. Тогда у меня появилось такое ощущение, что так не может долго продолжаться. Так выкладываться на каждом спектакле, причем выкладываться на 100 процентов, иногда даже на 150! Когда я зашла за кулисы, сказала ему «Володя, ты себя побереги. Да, ты молодой, да, ты здоровый, да, у тебя темперамент дикий. Но у тебя могут не выдержать связки, не говоря уж о сердце». Он похлопал меня по руке и сказал «Я выдержу все». Он-то, может, и выдержал бы все, но не его сердце.
Однако вернемся к «Поколению икс». Я поняла, что оформление, которое можно сделать на телевидении, выглядит страшной туфтой на телеэкране, что телевизионные спектакли всегда надо снимать в настоящих декорациях. В Сокольниках был такой огромный павильон для выставок с роскошной, огромной лестницей, с люминесцентными лампами. И везде стекло, хотя тридцать пять градусов мороза за окном. Зима. А ребятки у меня все полуголенькие. Но было так интересно, что никто холода не замечал. Операторы Феликс Кефчиян, Саша Вилин носились как сумасшедшие, им вообще было жарко. Спасало то, что все мы были чуть-чуть влюблены друг в друга. У меня была енотовая шубка, я ее бросила на пол и сказала: «Кто свободен, вот, грейтесь». Эту программу мы снимали с экрана кинескопа на широкую кинопленку. А потом я уже могла монтировать.
Была очень большая рецензия в газете «Правда». Называлась— «»Публицист» или «Фантаст»?» И журналист очень правильно поняла суть спектакля, потому что он у меня начинался с памятника разрушенному Роттердаму. В Роттердаме стоит памятник. Из черного чугуна вверх взметнулись руки над головой, в середине человеческого торса — дыра. И такое невероятное ощущение от этого памятника. Программа и начиналась с этого памятника. Хор — актеры из Центрального детского и пантомима, которая была и декорацией, и драматургией. Вот, например, монолог сумасшедшей. Она не сумасшедшая, она говорила правду, а ее родители запихнули в сумасшедший дом. И Валя Асланова шла в белой смирительной рубашке, шла как бы по саду, а деревьями были руки пантомимистов. И вообще каждая картина была через пантомиму, через крупные планы, через макрокрупные планы. Я впервые на телевидении ввела макрокрупные планы, и техники сказали, что это брак. Нет, это не брак, мне необходим был крупный план. Тогда они написали так: «Брак по замыслу режиссера». Меня вообще называли в редакции «крупешник».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49