Тексты пьес

Я бы никогда не выстояла, не сформировалась как личность, не осталась бы самой собой — женщиной — несмотря ни на что, если бы рядом со мной не было Гриши. Я всегда чувствовала его плечо, его нежность и его силу. Когда я уехала из Калинина в Москву, мы расстались почти на полтора года. Телефонные звонки, электрички, но ведь оба мы были загружены работой, а до этого в Куйбышеве, Калинине мы были вместе все время. Но тут в нашу жизнь вмешалась судьба. Георгиевский поставил «Коллег» Василия Аксенова. «Спектакль калининцев отличается удивительной слаженностью всего ансамбля. Сашу Зеленина играет Г. Аннапольский. Это образ весьма сложный. Саша интеллигентен, скромен, порой даже робок, но зато настойчив и непримирим в спорах с друзьями, прям и мужествен, когда дело идет о защите своих убеждений. Радует серьезная удача актера. В этой роли он не только по воле автора, но и благодаря своему искусству, стал подлинным героем спектакля. Ему веришь». Было еще много рецензий. Его называли сегодняшним Пьером Безуховым. Был триумфальный показ спектакля в Москве, в Кремлевском театре. Там его и увидел Павел Холмский, который тогда руководил Ленинградским театром Ленинского комсомола. Но Гриша не мог ехать в Ленинград — ведь я в Москве.
Пока письмо Холмского ходило к Грише в Калинин, а Гришино к Холмскому в Ленинград, Павла Осиповича перевели в Московский ТЮЗ. Холмский тут же взял Гришу к себе. Это был золотой период ТЮЗа, когда там шли очень разные спектакли: «Тень» Евгения Шварца — политический памфлет, «Звезда» Эммануила Казакевича и «Варшавский набат» Вадима Корастылева, когда дети в порыве патриотизма вставали в конце спектакля. «Наташа» Берестинского и «Мужчина 17-ти лет» Игнатия Дворецкого — какие выпуклые характеры молодых, а «Мой брат играет на кларнете» Анатолия Алексина, а стихи Роберта Рождественского — один из первых мюзиклов в Москве. Зал пел и плясал вместе с актерами. Театр неизменно был полон, но самое главное — в театре всегда был молодежный пульс. Недавно Олег Янковский посетовал, что мало детских спектаклей — внуков невозможно сводить в театр. А откуда им взяться, если очень талантливый режиссер Генриетта Яновская не хочет, чтобы ТЮЗ был ТЮЗом. Это сегодня интересный театр, но не для детей. Уничтожен даже весь архив театра — сожжен во дворе, как когда-то немцы жгли книги в Берлине. Сняты портреты всех актеров, когда-то работавших там.
Мне рассказывала Наташа Холмская (талантливая, не похожая на других актриса; до сих пор помню, как она сыграла в спектакле Александра Штейна «Между ливнями» эсерку Марию Спиридонову — зло, но в тоже время самозабвенно, со слезами на глазах), как она пришла к Яновской и сказала: «Девяносто лет Народной актрисе СССР Лидии Николаевне Князевой. Давайте повесим ее портрет. И выйдем перед занавесом к ребятам и скажем: «Вот сегодня актрисе исполнилось девяносто лет»… Ведь Князева так много сделала для этого театра». Яновская ответила: «Нет, нам это не надо».
Тогда Наташа, на следующий день, когда было девяностолетие, попросила помощника режиссера: «Не убирайте свет из зрительного зала, я хочу сказать пару слов». Та перепугалась намертво, потому что хозяйку там боятся как огня. Наташа сказала, что берет ответственность на себя. Она вышла перед занавесом и сказала, что вот сегодня исполнилось бы девяносто лет великой тюзовской актрисе — Князевой. Добавила еще пару теплых слов, и зрительный зал сам встал и аплодировал.
Это ужасно, когда люди вырывают свои корни. Они все равно тоже погибнут, без корней человек жить не может.
При Холмском ТЮЗ процветал. Гриша был завален работой, и мы, наконец, были вместе. Приходили домой в 11 — 12 ночи и до двух часов на кухне обсуждали прошедший день, а если я была свободна, то заходила за Гришей в театр. И мы гуляли по ночной Москве: улица Горького, Красная площадь. А иногда шли пешком до проспекта Мира. Нам никогда не было скучно друг с другом. Иногда вечером он работает в кухне (это его любимое место), я — в столовой, и молчим, но все так наполнено, так хорошо молчать вместе. Если мне что-нибудь надо было узнать, я только поворачивала голову в его сторону, и это всегда было глубже, чем в энциклопедии. А еще он очень любил писать: пьесы, сценарии, афоризмы в записные книжки — свои и классиков.
Вот несколько его записей:
«Две трагические проблемы современности — совесть и нравственность.
Равнодушие Толстой назвал душевной подлостью. Старость? — Умение не быть смешным.
Мерзавцы не могут простить другим достоинств, которыми они не обладают.
В мире, где все предсказано и вычислено, самое прекрасное ощущение — непредсказанность. Тайна — вот двигатель и в искусстве тоже.
Каждый грешен перед хлебом своим. Как-то никто и не заметил, что змий, сорвавший запретный плод (яблоко) для Евы — был Зеленый.
Пасут овец, а продают баранов!
«Красная книга» — реестр варварства современной цивилизации. «Красная» оттого, что человечество напрочь разучилось краснеть.
У нас тоже есть трущобы! Я хотел бы написать о трущобах душ, в которых живут нищие духом.
Все элитарные мемуары заканчиваются встречами в Барвихе. Барвиха — предсмертный санаторий.
Все тепло и энергия недр, уголь, нефть, газ — остаток энергии остывающего взрыва, образовавшего наш сгусток Вселенной».
6.7.83 г. Умер Ю. Левитан. Вместе с ним для меня скончался голос войны!
Начать отсчет времени (современный календарь) со дня падения Пизанской башни, например, или со дня разгадки тайны Тунгусского метеорита.
На все закрывать глаза? Это умереть надо.
Обнаружил, что нравственность — категория переменная. У кого на год, у кого на полгода.
Гений всегда современник.
Жажда свободы движет человеческую жизнь.
Самый красноречивый человек тот, кто молчит, когда говорят дураки.
Все решения, важные решения, мы принимали вместе. Мы понимали, что из Молодежной редакции мне нужно уже куда-то переходить, потому что молодежные передачи должны делать молодые люди. И я боялась устареть. Но в какую редакцию мне перейти? Казалось бы, ближе всего мне редакция литдрамы, но туда не хотелось, потому что там были слишком жесткие каноны, штампы, там нельзя было предложить что-то новое. Большим мастерам со стороны они давали возможность экспериментировать, а своим — нет. Я чувствовала, что меня очень тянет в Музыкальную редакцию. И Леня Сандлер, редактор из музредакции, где-то в 1979 году предложил мне делать с ним журнал «Музыкальная жизнь». Это были странички. Каждая страничка о каком-то произведении или о каком-то талантливом человеке из мира музыки. Именно там меня судьба свела с Раймондом Паулсом.
Мы должны были ехать в Ригу снимать материал о композиторе, но там был первый секретарь обкома, который даже на дух не мог переносить слово «Москва». А руководил Рижским телевидением очень милый человек, но без разрешения партийных организаций он ничего не мог решить. И тогда мы позвонили напрямую Раймонду, с которым уже договорились, что приедем. Позвонили и сказали, что нам не дают технику (не повезем же мы из Москвы туда камеру, чтобы снимать), и не заказывают гостиницу, говоря, что все гостиницы заняты. Раймонд очень спокойно сказал, что мы можем смело приезжать. Он нас встретит на вокзале, отвезет в гостиницу, и все достанет, что нам нужно.
Тогда это было одно из первых появлений Раймонда Паулса на телеэкране. Потом уже он станет маэстро. И мы поехали. Он нас встретил на вокзале. Был немногословен, но невероятно мил. Он отвез нас в роскошную гостиницу, нам дали прекрасные номера. Он нам сказал, что, когда мы захотим снимать, будет техника. Мы с ним договорились на следующий день. Он нашел место для съемки, где был прекрасный рояль.
И дальше, это было удивительно, но все в Риге открывалось его именем. Если мы поздно заканчивали съемку, когда все было уже закрыто, мы стучали в любое кафе и говорили: «Вот у нас только что закончилась съемка с Раймондом Паулсом и нам негде перекусить». И двери открывались. Любое место, куда мы хотели попасть, открывалось именем Паулса. И он очень интересно и непреукрашенно рассказывал о себе. Он рассказывал о том, что в начале своей творческой жизни много пил и пил запоями. Однажды он понял, что если так будет продолжаться, то ничего в жизни он не сделает. И в это же время в Одессе, он встретил свою судьбу, свою Светлану. И по сей день они вместе, сейчас у них взрослая дочь. И он говорил, что единственный человек, которому он не может ни в чем отказать, это дочка. И вот когда мы обедали у него дома, на стол ставились водка, вино, а он пил минеральную воду. Но самое удивительное: как должна любить женщина человека, чтобы выучить язык своего мужа — латышский. В доме они говорили только на латышском. Этот язык вошел к ней в душу и стал таким же родным, как Раймонд Паулс.
Раймонд Паулс однолюб, для него существовала и существует только одна женщина, а теперь две женщины — жена и дочь. Он нас повез к себе на дачу к морю. Светлана не могла жить на даче, у нее была аллергия на смесь морского воздуха и запаха сосен. А на даче царствовал его отец. Необыкновенная личность. Он был рабочим, еще при буржуазном строе в Латвии. И он шутил, что раньше его угнетали капиталисты, а теперь его «угнетает» собственный сын, потому что дача держалась только на нем. Мудрый человек, высказывал такие интересные мысли. Море юмора и любви к людям. Я не знаю, жив ли он сейчас, если жив, то дай Бог ему здоровья. Если нет, пусть земля ему будет пухом.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49