Тексты пьес

С Ириной Дмитриевной Месяц (она вообще талисман Дома актеров) в 1970—1980-е мы делали серьезный цикл вечеров «Мы их хорошо знали» — об ушедших от нас выдающихся людях политики, науки, культуры. Детища Ирины Дмитриевны — вечера «Рыцари революции», «Дорогами братства», «Дорогами дружбы». Посол Мексики так расчувствовался, что ему уходить не хотелось. А вечер, посвященной годовщине «ГОЭЛРО»? Разыскали одного из первых строителей Шатурской электростанции, демонстрировали документальные фильмы, пели песни того времени. Атмосфера в переполненном зале была удивительной.
В 1989-м году в Доме актера проводилось предвыборное собрание по выдвижению Бориса Николаевича Ельцина в Верховный Совет. Было столько народу, яблоку упасть негде. Вначале мы сидели в кабинете Маргариты Эскиной за круглым столом. Пришли то ли американцы, то ли англичане с фотоаппаратами. Борис Николаевич спросил Эскину: «Можно?» Она ответила: «Да». Тогда он протянул мне руку, и мы поцеловались. Как мы верили этому человеку! Как у каждого плаката на улице я устраивала митинг! Как носила потом бутерброды к Белому дому! Господи!
Но вернемся к Дому актера. 1975-й год — Союз-Apollo. Наши космонавты в космосе соединились с американским экипажем. После благополучного приземления они приезжают в Москву. Разве такое событие могло пройти мимо Дома актера! И эти летчики-космонавты, и наши, и американские, были приглашены на вечер. Нам поручили (нас было пять или шесть человек) выбрать кого-то из американских или из наших космонавтов и весь вечер опекать. Вначале мы им вручили роскошные подарочные книги, значки ВТО. Я выбрала Дональда Слейтона, наверное, потому, что он был старше других, и я была старше девочек, которые составили эту компанию. Он был очень серьезный — жесткий ежик полуседых волос, глубоко сидящие очень грустные глаза.
Вначале шел концерт, а потом внизу, в ресторане, начался банкет. И нам сказали: «Девочки, спускайтесь вниз на банкет, сидите рядом и следите за тем, чтобы их не перепоили». Мы спустились на банкет. С другой стороны возле Слейтона сидел какой-то певец из Большого театра, умудрявшийся наливать водку в фужеры. И мне стоило огромного труда эти фужеры убирать и наливать Дональду Слейтону в маленькую рюмку. И, удивительная вещь, он по-русски говорил очень плохо, я по-английски знаю от силы десять слов, но мы весь вечер с ним разговаривали, причем отлично понимали друг друга.
У Слейтона невероятно интересная судьба. Ему на тот момент исполнился 51 год, он был самым старшим из космонавтов. Он сказал, что я могу называть его Дики, как зовут его все друзья. Он прошел всю войну, летал на тяжелых бомбардировщиках (больше 50-ти вылетов), был женат, жену звали Маржори, и у них, как я поняла, не все в порядке в отношениях, и у него есть единственный сын, в котором он души не чает. Я же ему рассказывала о телевидении, объясняла, что такое режиссер, какие я делаю программы. Когда я начала говорить о наших телевизионных трудностях, о глобальных мы тогда не могли говорить, он рассказал, что в 1962-м году, за два месяца до старта в космос, врачи отстранили его от полетов. У него обнаружили перебои в ритмах сердца. Но надо его видеть, его лицо — сразу становилось, понятно, что этот человек никогда в жизни ни перед чем не отступал. Он лечился у всех лучших кардиологов, которые только были в США, и, наконец, решил лечить себя сам: заниматься физкультурой, совершать пробежки на длинные дистанции. И заметил: чем длиннее дистанция, тем больше у него выравнивается ритм сердца. Он добивался этого восемь лет. Но, когда привел в порядок свое сердце, все места на полеты в космос уже были расписаны. А тут, о счастье, совместный полет. И он, наконец, в космосе.
Напротив нас сидел Николай Иванович, который очень внимательно через стол следил за нашими разговорами, он прекрасно говорил по-русски. И я решила, что это наш человек из КГБ, присматривает за тем, как бы чего не вышло. Я ему говорю:
— Николай Иванович, а вы наш?
— Нет, я их. Я у них то же, что вы у них, — сказал он, показывая на русских космонавтов.
То есть он решил, что я тоже стукачок, прекрасно знаю английский язык и в оба уха слушаю. Знал был он, что я по-английски знаю пару фраз. Но вот что значит, когда сердце у людей работает на одной ноте: мы понимали друг друга так, будто разговаривали с Диком по-русски.
Потом, когда закончился этот прекрасный вечер, американцев на улице ожидал большой автобус. И Дики говорит: «Поехали к нам, мы еще посидим, еще поговорим». Я отвечаю: «Нет, я не могу. Как это я пойду в гостиницу с американцами. Мы же боялись даже шороха. Хотя как будто было все можно, на самом деле было все нельзя. И я отказалась. Но он уговорил меня пройтись. И мы от Дома актера шли до «Националя». Было очень холодно, но я не замечала этого. Вот так начинаются большие человеческие, дружеские отношения. Как будто мы, наконец, нашли друг друга, так не хотелось расставаться.
Еще у него на лацкане висела такая небольшая бриллиантовая звездочка — знак космонавта. Ее дают после полета в космос. И он по моим глазам, наверное, догадайся о моем желании и говорит: «Я не могу ее подарить, потому что она именная, но я обещаю, что точно такую пришлю в подарок». И попросил дать адрес. Но я же не могла дать ему свой адрес, пришлось говорить, что я сейчас переезжаю на другую квартиру, что телефон перед переездом отключили. Вот так-то вот.
Через месяц в ВТО позвонили из американского посольства и попросили мои координаты. Но там тоже боялись и не дали. Так прервалась дружеская связь, которая только-только затеплилась. Но этого человека забыть невозможно. Я совершенно равнодушно отношусь к Америке и к американцам, потому что я считаю, что для них самое важное — это деньги. А это был человек, которому необходим был друг. Пусть в другой стране. Мне до сих пор хочется написать ему письмо, но не знаю адреса. Вот была такая прекрасная встреча. Она мне очень много дала… Я сама никогда не отступаю перед трудностями, но когда я вижу воочию человека, у которого, казалось, уже все было в черном цвете, а он все это перевернул и сделал так, что его мечта сбылась. Дики еще говорил, что когда на старт выводили ракету, он хотел, чтобы вокруг было много-много народу, чтобы люди видели, какая это красота. Теперь все это видят по телеку. Единственное, что от него осталось, это значок совместного российско-американского полета, и еще фотография, снятая во время вечера, где он получился очень хорошо, а у меня виден только кончик носа, но я-то знаю, что это я.

СКАЗКА ЮРИЯ НАГИБИНА

Декабрь. Сугробы на дворе.
Я помню вас и ваши речи,
Я помню в нежном серебре
Стыдливо дрогнувшие плечи.
Андрей Белый

Я всегда мечтала сделать серию программ с ведущим-философом, или критиком, или писателем! И вдруг телефонный звонок… Один автор задумал серию телепрограмм и очень хотел, чтобы эту серию вели Нагибин и жена этого автора. Она была нашим диктором. Нагибин и Паустовский для меня — два романтика, читать книги которых я могу в любом настроении и с любой страницы. И вот я ехала к своему романтическому богу — Юрию Нагибину. В Красной Пахре, в глубоком бриллиантовом снегу утопала его дача. Огромные зеркальные окна, а когда входишь внутрь, то картина переворачивается, и видишь прекрасную зимнюю природу. Горел камин, мы говорили о программе, о Лермонтове, о любви, о том, как он умел и не умел любить. Не умел подойти к женщине. Не умел ее завоевать. Мы говорили об этом, пили шампанское, ели фрукты, несмотря на то, что была середина зимы. Нагибин был в ореоле своих белоснежных волос, уже совершенно белоснежных. Он положил свою руку на мою и стал читать фрагмент рассказа о жене Галича. «Очень часто во внешности красивой женщины доминируют глаза, реже волосы, шея, рост, у Оли руки были средоточением прелести. Бывало, на скучных, томительных вгиковских лекциях я, чтобы не отчаяться, неотрывно смотрел на длинные, нервные, нежные пальцы с миндалевидными темно-вишневыми ногтями. Сразу оговорюсь, нас связывала та прекрасная дружба, которая возможна между мужчиной и женщиной…» Его рука лежала на моей.
…Было невероятно уютно, невероятно тепло и очень похоже на сказку. А когда вечер подходил к концу, и мы уже все обговорили, он взял меня за руку и сказал: «Пойдемте наверх, я вам покажу мою новую книгу». Лестница скрипела, мы поднялись наверх, он взял меня за плечи, и я поняла, почему к этому человеку жены уходили от своих мужей. Почему к нему Ахмадулина ушла от Евтушенко, это было все понятно. В этот момент мир перестает существовать, чувствуешь только его руки, слышишь только его голос. Потрясающий бархатный голос, который говорит такие слова, которые я никогда не слышала в жизни. И это не кажется правдой, это кажется сказкой. И мне понадобилось огромное усилие воли, чтобы освободиться от его рук. Он мне сказал: «Останься, ну, я умоляю тебя, останься». Я сбежала по лестнице вниз, где меня ждали авторы. И мы ушли по этому белому бриллиантовому снегу. Это была еще одна сказка, которая осталась у меня в душе.
Но вернемся к моим «крестникам». Юлиан.
Первый раз я увидела его в 1992-м году на Витебском фестивале «Славянский базар». Я снимала этот фестиваль, вернее, он шел у нас в футбольном варианте: мы его записывали и по частям передавали. Я увидела молодого красивого мальчика с очень красивым голосом. Он пел «Русский вальс» Александры Пахмутовой. Наши милые деятели эстрады, которые очень напряженно воспринимают новых людей, сидели в жюри. Он заметно отрывался от всех остальных, был явный лидер. А они его засудили. Юлиан ничего не получил на фестивале. Я приведу здесь несколько строк из статьи журналиста «Вечерки» Владимира Вахрамова (я еще расскажу о нем чуть позже): «Он только уже своим присутствием «спровоцировал» подводное течение… парня решили «прокатить», и не только его. Он еще слишком молод и не успел обзавестись огромным количеством оппонентов. Стрелы новоявленных Робин Гудов были направлены против авторов песни. Как некоторые признавались, «в отместку за их легкую жизнь в искусстве в период застоя».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49