Тексты пьес

Зураб Церетели в своей студии писал портрет, а Кира вела с ним диалог. Наша критика несправедлива к этому художнику. Я провела в его особняке два дня. Весь особняк, да и двор тоже, — это музей скульптуры, набросков будущих памятников, а комнаты снизу до верху завешаны его картинами — очень разными — от портретов до пейзажей и натюрмортов. А какая разная манера письма, а какое буйство красок! Я не могу назвать жанр или технику, которые бы он не испробовал. Он нашел старинный рецепт грузинской эмали — и целая комната посвящена этому искусству. А мозаика, а чеканка, а витражи колотого обыкновенного или оптического стекла. Все многообразие его творчества описать невозможно — это надо видеть. А его трудоспособность, способность к перемене мест. Нет, не правы критики! Это большой художник. А памятник Петру — очень выразителен, только его надо было поставить в другом месте. При входе в канал — там, где стояла когда-то огромная скульптура Сталина. Вот там бы он прекрасно смотрелся, открывая вход в новую водную артерию. Нет, приглядитесь к этому художнику, попробуйте его понять не только разумом, но и чувством — а уже потом делайте выводы.
Мы проработали с Кирой Владиной два года. Калейдоскоп образов. А потом сменилось руководство на третьем канале, и программа перестала существовать, а уж потом появилась передача «Герой дня без галстука» — очень похожая по существу на «Политическое ателье».
Еще врезалась в память программа с генералом Борисом Громовым. Я с большой симпатией всегда относилась к этому человеку (по газетным статьям, по программам на телеэкране). Но ничто не может заменить прямого общения с живым человеком, его ауры. За его суровой и сдержанной манерой скрыта такая глубина, доброта и романтика. Когда он говорил, сдержанно, не повышая голоса, о своих солдатах в Афганистане, о встрече со своим сыном на мосту — при выводе войск, о России, у меня стоял ком в горле. Я пережила это так, как будто была участником всех этих событий. За 3 часа съемок родилось такое ощущение человеческой близости, как будто бы я знала его давным-давно. А эта трагическая и в то же время романтическая история, связанная с его второй женой. Его близкий друг и его первая жена летели вместе в одном самолете, и самолет разбился. Громов служил еще в Афганистане, и оттуда он стал помогать жене друга, ведь там остались две осиротевших дочери. А когда он вернулся на родину, он еще сильнее привязался к этой семье, и постепенно пришла любовь. Теперь в их семье четверо детей: две девочки — дочери его друга — и два мальчика — его сыновья. И я так болела за него на выборах губернатора Подмосковья и очень надеюсь, что он много сделает на этом посту для своих избирателей, ведь Подмосковье было в таком запустении — такой резкий контраст с Москвой. Я уверена: у него все получится — Громов трепаться не любит. Он делает дело.

В Татарстане в третий раз победил Минтимер Шаймиев. Меня это не удивляет: это настоящий руководитель, который умеет четко удерживать равновесие между тем, что нужно его народу, и в то же время не предавая интересов России. Я два раза снимала его в передачах Киры Владиной — это мудрый человек, простой и в то же время жесткий, философ и в то же время лирик, одет со вкусом, с мягкими движениями, низким глубоким голосом, смотрит прямо в глаза. А как поэтично он рассказывал о своей жене и читал стихи! А какое прекрасное у него хобби — лошади! А как он общается с людьми — на второй съемке считал нас своими близкими друзьями, приглашал в гости.
В Казанском кремле соседствуют православный храм и мусульманская мечеть. И русский язык — наравне с татарским. Побольше бы таких руководителей.
Я рассказала только о нескольких наших героях, а их было множество. Наше сотрудничество с Кирой Владиной продолжается. Сейчас работаем над очень интересным проектом, но он еще впереди.
Журналисты — это особое племя. Они бывают талантливые и не очень, злые, реже — доброжелательные. Их читают, но не соглашаются, порой ненавидят. А бывает ли, что любят? Очень редко, но бывает. Такой журналист есть — это Владимир Вахрамов: во-первых, он любит людей, о которых пишет; во-вторых, у него прекрасный русский язык. И очень длительное время читатели «Вечерней Москвы» с нетерпением разворачивали газету, чтобы узнать итоги «Музыкального марафона»: какие появились новые имена, какие песни стали шлягерами, какие ансамбли, какие солисты, классические и фолкмузыканты поднялись на верхние ступени популярности. Мало того, что Володя придумал рубрику «Музыкальный марафон», он еще открывал молодых артистов, писал прекрасные рецензии. А главное, к концу года устраивал в Олимпийском или в «России» шумные шоу с призами и особыми номинациями: группа года, композитор года, исполнитель (фолк-коллектив), исполнитель (классика), телевизионная программа года, мадам элегантность, «Ваше превосходительство», «Женщина года», «Королева русской песни», «Король классической музыки», «Открытие года» и т. д. Я сняла две программы: «Парад победителей» в Олимпийском дворце и «Свет ласковых звезд» в Концертном зале «Россия». Здесь были все «звезды»: от Пахмутовой, Газманова, Киркорова, Юлиана, Готовцева и Колодочки, Девятова, Надежды Бабкиной до Мариса Лиепы, Владимира Спивакова, Дмитрия Хворостовского, Людмилы Гурченко и «На-на», оркестра под управлением Владимира Ивановича Федосеева. Такой вот широкий охват. И огромная доброжелательность. Пусть он во многом и сам виноват, но очень жаль, что в «Вечерке» нет больше этого уникального журналиста — Владимира Вахрамова.
Скольким «звездам» и «звездочкам» он дал возможность подняться на самую вершину лестницы славы. Но вот в Центральном Доме работников искусств был его юбилей, в пригласительном билете были указаны все «звезды». Концерт был очень теплым, а самое главное, профессиональным — но участвовали те, которых он недавно открыл, уже работая в концерне «Подмосковье». Ну а у тех, сверкающих, не нашлось времени. Ни для кого не секрет, что существует в шоу-бизнесе такое понятие: «Он мне больше не нужен».
Из «тех» был только Игорь Наджиев. Очень неординарный певец с прекрасным голосом. Я познакомилась с ним у Леонида Дербенева, он пел его песню «Потерянная страна». Он пел ее в переполненном зале Олимпийского дворца — из его глаз лились настоящие слезы, а в зале плакали навзрыд. Игорь вместе с Леонидом Дербеневым и Максимом Дунаевским записал все песни, которые вошли в драматургию фильма Юнгвальд-Хилькевича «20 лет спустя». У Игоря Наджиева очень разнообразный, интересный репертуар, его хорошо принимает публика и у нас, и за границей. Но… У него до сих пор нет квартиры в Москве и нет статуса «звезды». Почему? Да потому, что сегодня талант — это еще не все! Сегодня самое главное — это деньги, деньги любой ценой. А он не такой. Вот два вопроса из его интервью:
— За какой из людских пороков ты вызвал бы на дуэль?
— Зависть. Она — причина всех бед.
— Что больше всего ценишь в людях?
— Умение любить и делать добро. Это должно быть смыслом жизни.
Я очень верю в тебя, Игорь, и надеюсь, что ты пробьешь эту стену. Ведь еще Шолом Алейхем говорил: «Талант, как деньги, если есть — то есть, а нет — так нет!» И если Америка назвала тебя «ранним» Элвисом Пресли, русским Майклом Джексоном и поющим также трепетно, как Хулио Иглесиас, твоя Родина тоже это поймет. Не сдавайся!
Недавно в театре «Новая опера» и в театре «Современной пьесы» с небольшим перерывом состоялись два вечера Андрея Вознесенского. Зал был переполнен, как и раньше, и в зале, как и всегда, не было равнодушных зрителей, а Андрей, как всегда, был великолепен, его новые стихи тоже. Я не пошла за кулисы, там было очень много народа. Но атмосфера, царившая в зале, снова возвращала меня в прошлое. Я вспомнила вечер в Доме актера на улице Горького, еще совсем молодого Андрея Вознесенского и как он выплескивал все новые и новые стихи, как из рога изобилия. В первом ряду сидела сухонькая пожилая женщина, а Андрей вынес из-за кулис огромный букет белых роз, опустился на колено и преподнес его ей — эту женщину звали Лиля Брик. И еще мне в руки попала заметка, подписанная Дмитрием Минченком. Он писал, что в конце 70-х годов по Москве пронесся слух, исходящий от одного из членов Нобелевского комитета, что Андрей Вознесенский должен стать Нобелевским лауреатом. Слухи, естественно, дошли до нашего замечательного поэта. Его поклонники с волнением и нетерпением ожидали: выгорит — не выгорит. Московские портные грезили, что именно им выпадет честь шить фрак для великого поэта (я тоже считаю, что это сегодня наш самый великий поэт, наш гений). Однако советские власти сделали хитрый ход — Андрею Андреевичу вручили Государственную премию СССР. В глазах Запада замечательный русский поэт невольно стал любимчиком режима. Речь о Нобелевской премии больше не заходила, а зря, ведь Вознесенский не стал от этого менее великим. А эти стихи разве могут перестать быть современными в мире, сотрясаемом войнами и катаклизмами.

Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины…
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая, словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни.

Тишины…
Звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание —
Молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее — неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.

Кожа тоже ведь человек,
С впечатлениями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха — поет соловей.

А еще я вспомнила интервью, которое мы снимали у Малого зала Консерватории. Андрей рассказывал, что когда в Малом зале был ремонт, и вскрыли потолок, оказалось, что он внутри был обшит белой байкой, наверное, для резонанса. Но что самое уникальное, эта байка, несмотря на огромное количество лет, оказалась белоснежной. И Андрей сделал удивительное заключение: «Музыка — явление чистое».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49